Настала ночь, и я наконец заснул, несмотря на то что был напуган качкой судна, громким хлопаньем парусов и грохотом волн, разбивавшихся о борт. Шли дни, но никто из пассажиров не умирал, некоторые даже оправились настолько, что стали есть и гулять по палубе. Только Капта неподвижно лежал и не прикасался к пище; все же он подавал некоторые признаки жизни, снова начав молиться скарабею; из этого я заключил, что он вновь обрел надежду вернуться живым на землю. На седьмой день показалась полоска берега, и капитан сказал мне, что мы миновали Иоппию и Тир и сможем войти прямо в порт Смирны благодаря благоприятному ветру. Откуда он все это знал, я и теперь не могу понять. На следующий день мы увидели Смирну, и капитан принес в своей каюте щедрую жертву богам моря и другим богам. Паруса спустили, гребцы взялись за весла и повезли нас к порту Смирны.

Когда мы вошли в спокойные воды, Капта встал и поклялся своему скарабею, что никогда вновь не ступит ногой на борт корабля.

Теперь я расскажу о Сирии и о различных городах, где побывал, и, наконец, прежде всего объясню, что Красные Земли во всем отличаются от Черных Земель. Там, к примеру, нет реки вроде нашей; вместо этого вода изливается с неба и увлажняет землю. В каждой долине есть возвышенность, а за каждой возвышенностью лежит другая долина. В каждой из этих долин живут различные народы, ими правят государи, которые платят дань фараону или платили в те времена, о которых я пишу. Одежда людей, яркая, искусно сотканная из шерсти, покрывает их с головы до ног, отчасти, полагаю, потому, что в их стране холоднее, чем в Египте, а отчасти потому, что они считают постыдным обнажать свои тела, кроме тех случаев, когда они облегчаются на вольном воздухе, к чему египтянин питает отвращение. Они носят длинные волосы и отпускают бороды и едят всегда в помещении. Их боги, у каждого города свои собственные, требуют человеческих жертвоприношений. По всему этому можно легко увидеть, что все в Красных Землях отличается от обычаев Египта.

Ясно также, что для тех знатных египтян, которые занимали постоянные должности в городах Сирии, ведая налогами или командуя гарнизонами, их обязанности были больше наказанием, чем почетом. Они тосковали о берегах Нила — все, за исключением немногих, тех, кто принял чужеземные обычаи. Они изменили стиль своей одежды и образ мысли и приносили жертвы чужим богам. Сверх того, постоянные интриги между жителями, надувательство и жульничество налогоплательщиков, раздоры между соперничающими государями отравляли существование египетских должностных лиц.

Я жил в Смирне два года, в течение которых изучил вавилонский язык, разговорный и письменный, ибо мне говорили, что человек, знающий его, может объясняться с образованными людьми во всем подлунном мире. Иероглифы, как известно, пишут острой иглой на глиняных дощечках, и вся переписка между царями ведется таким образом. Почему это так, не могу сказать, возможно, оттого, что бумага горит, а глиняные таблички сохраняют навсегда письменное свидетельство того, как быстро правители забывают свои договоры и соглашения.

Сирия отличается от Египта также и тем, что врач должен искать себе пациентов, но они не приходят к нему, а полагаются на своих богов, которые, по их представлениям, должны прислать врача к ним. Более того, они дают подарки до начала лечения, а не после него. Это выгодно врачам, ибо пациенты становятся забывчивы, как только их вылечат.

Я собирался заняться здесь моим ремеслом без всякой помпы, но Капта придерживался иного мнения. Он настаивал, чтобы я на все наличные деньги купил нарядную одежду и нанял глашатаев, которые кричали бы о моей славе на каждом углу. Они также должны были объявить, что сам я не посещаю больных, но что им следует приходить ко мне, и Капта запретил мне принимать тех, кто не приносил в подарок хоть одной золотой монеты. Я сказал ему, что глупо поступать так в городе, где никто не знает меня и где обычаи совсем не те, что в Черной Земле, но Капта твердо стоял на своем. Я ничего не мог с ним поделать, ибо если его осеняла какая-нибудь идея, он становился упрям как осел.

Он убеждал меня также посетить тех врачей, которые пользовались самой высокой репутацией, и сказать им:

— Я, Синухе, египетский врач, тот самый, кому новый фараон дал имя «Тот, кто Одинок», и я известен в своей стране. Я возрождаю мертвых к жизни и дарую зрение слепым, если мой бог хочет этого — ибо у меня есть маленький, но могущественный бог, которого я привез с собой в своем дорожном сундуке. Знания отличаются в разных местах, но ведь и болезни везде разные. По этой причине я явился в ваш город, чтобы изучать болезни и лечить их и чтобы воспользоваться вашими знаниями и мудростью.

Я не собираюсь никоим образом покушаться на вашу практику, ибо кто я такой, чтобы соревноваться с вами? Поэтому я предлагаю, чтобы вы посылали ко мне тех больных, которые в немилости у ваших богов, так что вы не можете лечить их, а особенно тех, кого нужно лечить при помощи ножа, ибо ножом вы не пользуетесь; я должен увидеть, принесет ли им мой бог выздоровление. И если такой больной будет излечен, я отдам вам половину того, что он подарит мне, ибо я пришел сюда не за золотом, а за знаниями. Если же я не вылечу его, то не возьму у него ничего, а отошлю его к вам вместе с его подарками.

Врачи, которых я встречал на улицах и на рынках, когда они навещали своих больных, и с которыми я беседовал, размахивали своими мантиями и, перебирая пальцами бороды, говорили:

— Ты молод, но поистине твой бог наделил тебя мудростью, ибо твои слова ласкают наш слух. То, что ты сказал о золоте и о подарках, так же мудро, как и твое упоминание о ноже. Ибо мы никогда не применяем нож для лечения больных, поскольку операция рискованнее обычного лечения. Мы хотим от тебя лишь одного — чтобы ты не лечил с помощью колдовства, ибо наши собственные колдуны очень могущественны, и в этой области подвизается слишком много людей как в Смирне, так и в других городах побережья.

Это было верно, ибо на улицах толпилось множество безграмотных людей, которые брались исцелять больных с помощью колдовства и сытно жили в домах легковерных, пока их пациенты не выздоравливали или умирали.

Таким образом, больные, которых другим не удалось вылечить, приходили ко мне, и я лечил их, но тех, кому я не мог помочь, я отсылал назад к врачам Смирны. Я принес в мой дом священный огонь из храма Амона, чтобы иметь возможность выполнять положенное очищение, так что я мог отважиться применять нож и сделатъ операцию. Врачи чрезвычайно удивлялись этому и теребили свои бороды. Я был настолько удачлив, что вернул слепому зрение, хотя как свои врачи, так и чародеи мазали его веки смесью глины со слюной без всякого результата. Я подверг его действию иглы по египетскому способу, очень повысив этим свою репутацию. Однако спустя некоторое время этот человек снова потерял зрение, ибо игла излечивала только временно.

Купцы и богачи Смирны вели беззаботную и роскошную жизнь; они были тучнее египтян и страдали одышкой и расстройствами желудка. Я делал им кровопускания, и кровь текла из них, как из свиней. Когда мои врачебные запасы истощились, я нашел прекрасное применение своим познаниям, собирая травы в предписанные дни при благоприятном расположении луны и звезд, ибо в этом люди Смирны плохо разбирались и я боялся доверять их лекарствам. Тучным я приносил облегчение от болей в животе и спасал их от удушья посредством тех лекарств, которые продавал им по ценам соответственно их возможностям. Янис кем не ссорился, только одаривал врачей и городские власти, пока Капта распространял обо мне добрую славу и подкармливал попрошаек и сплетников, чтобы они восхваляли меня на улицах и рынках и сохраняли мое имя от забвения.