— Расстроенные мамзели всегда поднимают со дна моей души все самое лучшее, что только там имеется, — сказал он. — Мы даже и близко к этой самой Ямайке не подойдем. И, конечно, я мог бы помочь вам расхлебать всю эту кашу, если вам угодно.
— Могли? Каким же образом?
— Вы задали сейчас этот вопрос столь темпераментно, что я могу сделать вывод: вы сильно влюблены в этого мистера Левина.
«Черт бы его побрал!» — подумала Эмма, а вслух сказала:
— Дэвид — мой лучший друг, однако я совсем его не люблю, и это более чем очевидно. И я была бы вам крайне признательна, капитан Кинсолвинг, если бы вы прекратили ваши подтрунивания на мой счет.
— Вижу, у вас не только характер, но и острый язычок! Интересно, а сам мистер Левин понимает, во что он позволяет втянуть себя? Что-то говорит мне, что лет этак через двадцать вы вообще превратитесь в сварливую фурию.
— Не имеет значения, что будет через двадцать лет! Вы говорили, что знаете способ, как мне выбраться из этой ситуации.
— Да, но сперва объясните, отчего это вашему отцу так не терпится выдать вас замуж. Тут, мне кажется, попахивает порохом.
Эмма напряглась, однако сумела не покраснеть. Она не краснела никогда в жизни!
— Я не стыжусь сказать правду, — сказала она. — У меня будет ребенок.
Капитан ухмыльнулся.
— Полагаю, что счастливым отцом ребенка как раз и является тот самый грабитель, которого упомянул ваш отец?
— Да, хотя это не ваше дело.
— Для такой молодой женщины вы уже много успели совершить, мисс де Мейер. А вот интересно, если бы я ограбил банк, смогли бы вы тогда влюбиться в меня?
— Капитан Кинсолвинг, даже если бы я была Евой, а вы Адамом, то и тогда я скорее согласилась бы умереть старой девой, чем влюбиться в вас.
— О, для рода человеческого это имело бы самые серьезные последствия. Лучше расскажите мне о вашем грабителе.
— Он ласковый, смелый и красивый до невозможности. Я буду любить его до самой смерти. А теперь прошу вас, расскажите, каким образом вы намереваетесь помочь мне.
«Надо же, — подумал Скотт, — какая потрясающая маленькая плутовка!»
— Когда мы прибудем в Гавану, мисс де Мейер, — учтивым тоном сказал он, — вы сами увидите.
«До чего же он противный человек, до белого каления может довести», — подумала она, вслух же сказала:
— Значит, мне нужно будет ждать до самой Гаваны, не так ли? Что ж, благодарю вас, капитан Кинсолвинг, за все, что вы делаете для меня.
И она направилась к двери, но с проворством кошки капитан кинулся наперерез и успел преградить Эмме дорогу.
В таком случае вы можете продемонстрировать свою благодарность, — с усмешкой сказал он. Она остановилась как вкопанная.
— Капитан Кинсолвинг…
— Называйте меня Скотт.
— Я предпочла бы не выходить за рамки формальных отношений. Так что, пожалуйста, позвольте мне пройти.
— Мне кажется, вы не вполне понимаете ситуацию. Я не намерен делать людям добро за просто так. И коли уж вы хотите, чтобы я помог вам не попасть в грязные лапы мистера Левина, вам придется отплатить мне, по самым скромным подсчетам, как минимум одним поцелуем.
Эмма уставилась на него.
— Сразу видно, что вы не джентльмен.
— Раз уж вы вели себя столь свободно с вашим банковским грабителем, то я могу сказать, что и вы не леди. Эмма, когда вы сердитесь, вы прекрасны, но верьте на слово, что краснеющая экс-девственница — далеко не самая лучшая ваша роль.
— Вы самый отпетый грубиян, какого только мне доводилось видеть. И я не давала вам разрешения называть меня по имени.
— Понимаю. Словом, мне сейчас недосуг спорить с вами. — Он открыл для нее дверь. — Надеюсь, вы будете счастливы с мистером Левином.
Эмма смотрела, как капитан подошел к рабочему столу и развернул свои карты.
— Ну ладно, пусть так. Поцелуйте меня.
Подойдя к Скотту, она подняла лицо. Мгновение капитан сверху вниз оценивающе смотрел на нее. Избегая встретиться с ним взглядом, Эмма отвела глаза.
— Я буду ждать, пока вы не соизволите посмотреть на меня, — наконец произнес он. — В самом деле, Эмма, не так уж я ужасен, чтобы даже не взглянуть на меня.
Она впилась в него взглядом.
— Только поторопитесь, у меня масса дел.
— У вас, раз уж на то пошло, какой-то совершенно удивительный способ наполнять сердце мужчины возвышенными чувствами. Но придет день, Эмма, и вы будете умолять, чтобы я поцеловал вас.
— После дождичка в четверг, когда свиньи летать научатся. Ну, так я жду!
Обняв ее, он впился губами в ее губы и не выпускал ее как минимум минуту. Наконец отпустил ее, и они посмотрели друг на друга. И опять на его тонких губах заиграла оскорбительная усмешка.
— Ну как, — поинтересовался он, — зажег я священный огонь в вашей груди?
— Не высекли ни единой искорки!
С этими словами она покинула каюту. Пройдя несколько шагов по узкому проходу, Эмма приложила руку к сердцу и тяжело привалилась к корабельной переборке. Глубоко вздохнув, подняла голову, посмотрела на раскачивающийся судовой фонарь. «Бог ты мой, — подумала она, — никто прежде не целовал меня так. Он заставил меня почувствовать себя прямо-таки девкой!»
Эмма распрямилась, и на ее лице вновь появилось решительное выражение. «Но все равно, я никогда не дам ему почувствовать, что мне это очень понравилось, — твердо решила она, направляясь к себе в каюту. — Самодовольная обезьяна!»
Глава седьмая
Пять лет.
Слова судьи отдались в мозгу Арчера, подобно ударам погребального колокола. «Арчер Коллингвуд, вы признаны виновным по обвинению в вооруженном ограблении. Таким образом, я присуждаю вас к пяти годам исправительного срока в государственной каторжной тюрьме».
И вот сейчас он сидел вместе с шестью другими заключенными в повозке, которую тянула четверка лошадей. На ногах были надеты стальные кандалы, наручники сковывали руки. Заключенным было запрещено переговариваться. Двое вооруженных конвоиров сидели сзади, равнодушно глядя на арестантов. Впереди, рядом с возницей, находились еще несколько вооруженных охранников.
Повозка остановилась перед каменной, высотой около двадцати футов, стеной тюрьмы штата Огайо, которая была расположена неподалеку от города Коламбуса. Медленно, створками внутрь, распахнулись огромные металлические ворота, и повозка с грохотом въехала на тюремный двор. Как только ворота вновь закрылись, лошади остановились. Задняя дверь открылась, и оба сидевшие в повозке охранника выбрались наружу.
— Ну, пташки, выметайтесь! — распорядился один из них. — Добро пожаловать в новый дом.
«Новый дом» представлял собой массивное каменное здание недавней постройки; оно состояло из четырех больших корпусов, которые, подобно сторонам четырехугольника, опоясывали собой внутренний тюремный дворик. На каждом углу дворика располагались зубчатые башни для охранников, а вся территория тюрьмы была огорожена большой стеной. Башни, выстроенные по моде в готическом стиле, превращали эту сумрачную тюрьму в подобие сказочного замка, где, возможно, мог бы обитать дракон.
Посмотрев на мрачную крепость, Арчер содрогнулся.
Пять лет.
— Я начальник тюрьмы Эдвард Ридли, — сказал интеллигентного вида человек в пенсне на остром носу. — Вы будете отбывать срок в одной из самых современных тюрем Америки. Цель вашего здесь нахождения — не только наказать вас за совершенное преступление, но и восстановить ваше моральное здоровье, чтобы к тому моменту, когда для вас придет время покинуть эти стены, вы смогли бы стать полезным членом общества.
Он сделал паузу. Арчер стоял по стойке «смирно» перед столом в просторном кабинете начальника тюрьмы; кабинет располагался как раз над главным входом в тюрьму. За последние два часа Арчер был раздет, прошел санитарную обработку, призванную уничтожить вшей, ему выдали два комплекта хлопчатобумажной униформы в горизонтальную полоску, две полосатые — «домиком» — крошечные шапочки; парикмахер обкорнал его волосы так, что на голове остался только небольшой, в дюйм, «ежик». Кроме того Арчеру присвоили номер — 4162. Как только он надел униформу, его привели в кабинет начальника тюрьмы. Он более не чувствовал себя человеком, он стал номером.
