— Разумеется, папочка. Мне и в голову не приходило, что мы не поедем в Калифорнию.

— Да, но такая мысль пришла в голову мне. Но раз уж мы все-таки заплатили за билеты на «Императрицу Китая», а заплатить пришлось весьма значительную сумму…

Феликса прервал мрачный рев пароходной сирены. Вытащив из кармашка золотые часы, он посмотрел на циферблат.

— Полдень, — сказал он. — Какие бы недостатки ни были у этого корабля, он, по крайней мере, идет по расписанию. Мы должны отплыть из Каира ровно в полдень.

Пароход вздрогнул, и Эмма услышала отдаленное «шш-шш-шш», издаваемое начавшими вращаться колесами. Феликс положил часы в кармашек.

— А ты знаешь, — продолжил он, — что мистер Кларк не настоящее его имя?

— Да, но как ты об этом узнал?

— Об этом говорит весь пароход. По-видимому, твой юный любовник ограбил в Огайо банк.

Эмма вся напряглась от тревожного чувства.

— Папочка, что случилось?

— Примерно два часа назад, вскоре после того как мы пришли в Каир, на пароход явилась полиция и арестовала мистера Кларка, которого в действительности зовут Коллингвуд, если не ошибаюсь.

— Арчер! — Эмма вскочила с постели. — Я должна пойти к нему! Где он?

— Его арестовали и увели на берег. Он будет отправлен обратно в Огайо, где его будут судить…

— Арчер!

Эмма ринулась к двери, но Феликс поднял трость, преграждая дочери путь.

— Слишком поздно. Пароход уже отошел от причала.

С гневным выражением лица она резко обернулась, ее восхитительные аметистовые глаза были наполнены слезами.

— Почему же ты не разбудил меня? — почти крикнула она.

— Ты должна забыть мистера Коллингвуда, Эмма. Поначалу тебе будет очень больно, я понимаю, однако ты должна забыть…

— Ты специально сделал все это! Ты дал мне возможность спать, когда они арестовывали и уводили его. — В ее глазах мелькнуло паническое выражение. — Это наверняка корабельный эконом выдал Арчера.

Отведя отцовскую трость в сторону, Эмма выбежала из каюты, оставив дверь раскрытой.

— Эмма!

Она бежала босиком, в неглиже.

— Эмма, вернись!

Она бежала на корму, расталкивая глазеющих на нее пассажиров, и наконец достигла палубного ограждения. Возле правого борта со звуком «шш-шш-шш» вращались огромные лопасти, приводящие судно в движение. Опускаясь в воду, каждая лопасть вскоре выныривала на поверхность, поднимая тучу брызг, и каждый гребок все более и более отдалял пароход от иллинойского берега, все далее уносил его по волнам Миссисипи. Ветер трепал волосы Эммы, которые рассыпались на множество кудрявых черных локонов. Она уставилась на маленький прибрежный городок Каир, который все более отдалялся, тая вдали.

— Арчер! — зарыдала Эмма.

Двое средних лет коммерсантов из Луисвилля поспешили прийти ей на помощь, иначе Эмма рухнула бы на палубу.

— Мой дорогой господин де Мейер! — воскликнула графиня Давыдова, подойдя к Феликсу, в то время как двое мужчин осторожно перенесли Эмму в ее каюту. — Что могло случиться с вашей очаровательной дочерью?

— Боюсь, — печально сказал Феликс, — что только что разбилось ее сердце.

Глава шестая

К тому времени, когда в Новом Орлеане Эмма взошла на борт «Императрицы Китая», она уже поняла, что беременна. У нее не было месячных, и, более того, она чувствовала, как внутри у нее начинает существовать что-то совершенно новое, особенное. Мысль о том, что она носит в себе ребенка Арчера — а в его отцовстве никаких сомнений и быть не могло, — вызвала у Эммы противоречивые чувства. С одной стороны, она испытывала затаенную радость при мысли, что в ней зреет живое напоминание о молодом человеке, в которого она так отчаянно влюбилась, и эта мысль помогала ей выкарабкаться из состояния депрессии, в которую поверг ее арест Арчера. С другой стороны, Эмма оказалась перед лицом чудовищных практических трудностей, с которыми сталкивалась всякая незамужняя женщина, собиравшаяся стать матерью-одиночкой. В ответ на ее признание в том, что между нею и Арчером была любовная близость, отец почти ничего не сказал, однако поступки его красноречивее всяких слов говорили о том, что он обо всем этом думает. Феликс не будил Эмму до тех пор, пока пароход не отчалил от Каира, чтобы таким образом предотвратить всякую безрассудную попытку дочери последовать за Арчером. Эмма знала, что про себя он говорит примерно следующее: «Да, я знаю, что Арчер не самый неприятный из грабителей банков молодой человек. Но будет куда лучше, если этого человека вовсе не будет в жизни дочери». И кроме того, Эмма отлично понимала, что отец совсем не придет в восторг от известия, что она беременна, не имея при этом семьи.

Эмме отчаянно хотелось хоть с кем-то поговорить, посоветоваться. Но с кем? Ведь не с Дэвидом же обсуждать проблему, тем более что он вовсе не горевал из-за отсутствия Арчера, а даже наоборот. На трехмачтовом клипере «Императрица Китая» набралась едва ли дюжина пассажиров, поскольку он считался в первую очередь грузовым судном. Однако все равно о таком интимном предмете Эмма не смогла бы поговорить ни с кем из этих посторонних людей.

В конце концов на второй день после выхода из порта Нового Орлеана, когда клипер скользил по водам Мексиканского залива, направляясь в сторону Гаваны, чтобы оттуда взять курс на Буэнос-Айрес, Эмма решилась подойти к графине Давыдовой. Элегантная русская светская дама, которая ехала со своей французской служанкой по имени Сесиль, понемногу подружилась не только с Феликсом, но и с Эммой. И хотя Феликс с каждым днем все более проникался романтическим чувством к графине Давыдовой, сама графиня, к удивлению Эммы, вела себя совершенно безупречно и ничем не давала дочери повода упрекнуть ее в желании окрутить отца. Ничто в поведении графини не подтверждало первоначального впечатления Эммы о ней как об авантюристке. Обаяние Давыдовой оказалось столь велико, что вспыхнувшая было враждебность Эммы по отношению к русской мало-помалу улетучилась, поэтому после дневного сна Эмма решилась-таки поговорить с ней. Она вышла на главную палубу, где и поджидала того момента, когда графиня выйдет из каюты, чтобы совершить прогулку на свежем воздухе. Ожидая выхода русской дамы, Эмма с интересом наблюдала за тем, что творилось на борту красивого клипера, который будет ее домом по крайней мере ближайшие четыре месяца.

Являясь самым быстрым кораблем, этот клипер был гордостью Америки. Эмма восхищалась царившей на судне чистотой и слаженной работой экипажа, хотя у нее и вызывала неудовольствие теснота каюты. Сейчас Эмма, задрав голову, с интересом наблюдала, как ловко карабкались по мачтам матросы, как под напором ветра вздувались огромные белые паруса, креня судно на левый борт, когда оно мягко скользило по водам залива.

— Прекрасно, не правда ли? — услышала она голос. Повернувшись, Эмма увидела настоящего гиганта, облаченного в капитанский китель. Будучи тридцати с небольшим лет — а именно так Эмма ориентировочно определила возраст капитана, — он явно производил впечатление: широкие плечи, узкая талия, густые волосы цвета огненной меди, а лицо едва ли не такое же, как и волосы, что являлось, подумала Эмма, результатом воздействия солнца, которое много дней подряд светило над капитаном. — Я имею в виду корабль, — добавил он, коснувшись своей треуголки. — Я уверен, что отличный клипер — самое прекрасное, что только есть на земле. Исключение составляют разве только прекрасные женщины вроде вас. Позвольте представиться, я Скотт Кинсолвинг, капитан этого судна, а также его владелец. Вы, насколько я понимаю, мисс де Мейер из третьей каюты?

— Совершенно верно, капитан.

У Эммы создалось вполне отчетливое впечатление, что капитан Кинсолвинг, который был почти на целый фут выше ее, заинтересовался ею отнюдь не по служебной необходимости, и потому она решила держаться с ним холодно и официально, насколько это позволяют приличия.

— В ближайшие примерно сто дней мы будем нередко видеться друг с другом, — продолжал капитан, — и поэтому хорошо бы нам сейчас познакомиться.