Он оказался на ней, он целовал ее, тогда как Эмма обнимала его ногами, испытывая при этом самую что ни на есть чистую радость, самое чувственное наслаждение, какие только доводилось ей испытывать в ее недолгой жизни.

— Спасибо тебе, — прошептала она Арчеру, когда все уже закончилось, и нежно поцеловала его. — Ты преподнес мне такой восхитительный подарок — радость. Даже если мне суждено будет прожить еще сотню лет, я никогда не забуду эту ночь. Не понимаю, как можно считать порочным столь прекрасное, как то, что мы только что изведали с тобой! И все-таки — это порочное дело, я полагаю, а сама я — порочная женщина.

Оставив одну свою руку на ее груди, Арчер другой подпер голову.

— Если это так, тогда я должен сказать, что мне нравятся порочные женщины.

— Арчер?..

— Да?

— У тебя это впервые?

— Да. Я, наверное, был не очень-то опытен, да?

— Ты был восхитителен. Ты был, как Ромео, — самым восхитительным любовником. «Любовник»… Какое замечательное слово! Но знаешь, дорогой, — и это тоже потрясающее слово! — ты не должен чувствовать себя чем-то обязанным мне. Я понимаю, ты сказал, что любишь меня, но тебе не нужно было так говорить.

— Но я и вправду люблю тебя!

Эмма вспыхнула от этих слов. Именно это она и желала услышать.

— Правда? — прошептала она.

Он приблизил лицо и поцеловал ее.

— Никогда я не был более счастливым, чем в эту минуту. Такой и должна быть любовь, я так думаю.

— О, мой дорогой, дорогойАрчер. — Она уселась на койке и стиснула его от избытка чувств. — Тебе придется весьма существенно пересмотреть свои планы.

— Что ты имеешь в виду?

— Ты поедешь в Калифорнию вместе с нами на «Императрице Китая». Это проще и, главное, куда безопаснее, чем ехать в какой-нибудь повозке, где, как мне рассказывали, холера косит людей буквально как мух. О, ты непременно должен ехать вместе с нами!

— Ну, не думаю, что плыть через Магелланов пролив — это удовольствие.

Эмма положила голову ему на грудь, наслаждаясь запахом его тела.

— Я даже помыслить не могу о том, чтобы расстаться с тобой.

Он ласково взъерошил ее волосы.

— Ты права. Я также не могу представить себе, что буду где-то вдали от тебя.

— Значит, решено! — Эмма вложила свою руку в его. — Мы — подобно Адаму и Еве, так ведь? Эмма и Арчер в своем скромном Эдемском саду.

Он поцеловал ее в мочку уха, затем прошептал:

— А знаешь что?

— Что?

— Я снова хочу.

— Арчер! Мне кажется, что ты почти так же порочен, как и я.

— Это, возможно, войдет у меня в привычку — быть порочным!

Глава пятая

— Стало быть, ты хочешь поменять свой билет на билет до Нового Орлеана? — осведомился Ганс Фридрих Рихтер на следующее утро; он сидел в своем кабинете на главной палубе и внимательно разглядывал Арчера.

— Какие-то возражения?

— Решительно никаких. Но, разумеется, это обойдется в некоторую сумму.

— Сколько?

Эконом открыл выдвижной ящик рабочего стола и вытащил оттуда полицейское объявление.

— Давай прикинем, — сказал он. — Ты украл из банка семьсот долларов, а твой билет первого класса из Цинциннати в Каир обошелся тебе в сорок долларов, следовательно, у тебя осталось… Ну, скажем, шесть сотен у тебя должно остаться, это наверняка. Значит, билет до Нового Орлеана обойдется тебе в шестьсот долларов.

— Ты вонючий вор!

— Ну-ну, спокойнее! Это вы вор, мистер Коллингвуд… прошу прощения, Кларк. Именно так сказано в полицейском объявлении. Я ведь должен еще учитывать, что не смогу получить награду в тысячу долларов за твою поимку. Так что, полагаю, будет более справедливо, если ты заплатишь мне шесть сотен золотом, в противном случае, — он показал на объявление, — как только мы остановимся завтра утром в Каире, я уверен, тамошняя полиция заинтересуется тобой.

— Но мы ведь договорились!

— Именно, но всякий договор может быть расторгнут. Кроме того, хочу добавить, что я не вполне уверен, что найдется много людей, которые поверят слову банковского грабителя, вроде тебя, если этому слову будет противостоять слово достопочтенного человека вроде меня. Но есть, разумеется, и еще одна альтернатива.

— А именно?

— Один из членов команды сказал, что видел, как сегодня утром фрейлейн де Мейер покидала твою каюту. Не могу выразить, насколько я был потрясен, услышав, что на этом судне совершилось прелюбодеяние. Но я воздержусь от морализирования по этому поводу.

Арчер стоял перед столом, за которым восседал Рихтер, уперевшись пальцами в столешницу.

— Если ты скажешь еще хоть одно слово о мисс де Мейер, — вкрадчивым голосом сказал он, — я убью тебя, грязный ублюдок!

— Сомневаюсь. Однако меня тронуло твое рыцарство. Могу лишь предположить, что между вами вспыхнуло некое романтическое чувство.

— Мы любим друг друга! Разве в этом есть что-нибудь плохое?

— Как человек, родившийся в Германий, то есть в том самом краю, который считается колыбелью романтики, вряд ли я могу иметь что-то против любви. Но дело в том, что ее отец все еще обладает некоторым состоянием в виде бриллиантов. Если бы ты смог добыть эти бриллианты для меня, то смог бы оставить свое золото при себе.

Арчер перегнулся через стол, схватил Рихтера за грудки, рывком вытащил из кресла и ударил кулаком в нос. Со сдержанным стоном Рихтер плюхнулся на место, опрокинулся вместе с креслом на пол, ударившись при падении головой о перегородку.

— Я принесу тебе свое золото, — сказал Арчер, открывая дверь. — Можешь засунуть его себе в ж… — И вышел из каюты, хлопнув дверью.

Рихтер с трудом поднялся. Из носа текла кровь. Вытащив из кармана носовой платок, он приложил его к носу.

— Даром вам это не пройдет, мистер Коллингвуд, — пробормотал он, пряча полицейское объявление в стол. — Дорого вам это обойдется, очень дорого.

Она принадлежала к той категории женщин, про которых французы говорят «бальзаковского возраста»: хотя ей было уже сорок лет, она вполне могла сойти за тридцатилетнюю. Когда в тот вечер она вошла в корабельный салон, при ее появлении все разом повернули головы. Тут даже Эмма не могла не позавидовать: такой женщине надлежало бы быть при лучших дворах Европы, а вовсе не на корабле, забитом неизвестно какого рода и племени людьми. Ее платье, каштанового цвета, украшенное черной отделкой, выглядело просто и очень элегантно. На голове была бриллиантовая звезда и — по моде времени — перья, что делало ее и без того очень красивую прическу произведением искусства. Эмма была уверена, что эта эффектная блондинка чуточку, как говорили тогда, «подправила цвет волос с помощью своей французской служанки». То, как она держала себя, придавало ей естественную элегантность — сразу видно было, что у этой женщины есть свой определенный стиль. Метрдотель проводил ее к столику. Феликс, Дэвид и Арчер почтительно встали, а она всем им улыбнулась и сказала с легким акцентом, который Эмма не смогла определить.

— Добрый вечер. Я графиня Давыдова, у меня место за вашим столиком. Вы позволите составить вам компанию?

— Разумеется, графиня, — сказал Феликс, поднося ее затянутую перчаткой руку к губам. Арчер, потрясенный, лишь безмолвно взирал на них. Он никогда прежде не видел графинь, как, впрочем, не доводилось ему прежде видеть и то, как целуют руки. И кроме того, он был несколько удивлен тем, что на голове столь прекрасной женщины нет короны.

— Позвольте представиться, — говорил меж тем Феликс. — Меня зовут Феликс де Мейер, я родом из Франкфурта, а это моя дочь Эмма, мой кузен мистер Левин, а это мистер Кларк.

— Я рада видеть таких приятных джентльменов своими соседями по столу, — сказала она, присаживаясь рядом с Феликсом. — Но скажите, герр де Мейер, правильно ли мне рассказывали, что прошлой ночью вы стали жертвой бандитского нападения?

— К сожалению, да.

— О, это ужасно! — сказала она, разворачивая салфетку. — Мне говорили, что на этих пароходах каких только бандитов не бывает. Воры, профессиональные карточные шулеры, потом эти, как их иногда называют, «внимательные попутчики одиноких женщин». В моей стране этим людям не позволяют так спокойно разгуливать на свободе.