Крейн, у которого во рту был вбит кляп, посмотрел на свой живот и член, по которым сейчас стекал теплый мед, вызывая какое-то жутковатое и смутное эротическое ощущение. Он не знал, что хоп-синги задумали с ним сделать, однако липкий пот страха покрыл все его тело: Крейн чувствовал приближавшийся ужас, и чувства его были сейчас отнюдь не эротического свойства.
Когда в кружке не осталось меда, Чарли Конг, скрестив на груди руки, сказал:
— Думаю, что теперь он вполне готов. Давайте пчел.
Крейн уставился на него и принялся мычать и елозить по столу.
— Совершенно верно, Кай Йи, — улыбнулся Чарли. — Дергайся, дергайся. У нас три дюжины желто-полосатых в банке, и как раз эту банку мы и наденем на твои причиндалы. А эти желто-полосатые в банке ужасно кусачие, Кай Йи. Мой перуанский друг говорил, что от такого обилия меда они сходят с ума. Они будут жалить тебя, Кай Йи, в то место, которое, ты наверняка согласишься, у тебя самое чувствительное. Мой дружок из Перу рассказывал мне, что боль при этом бывает такой невыносимой, что, если дать в руки насильнику нож, он сам начнет отрезать себе все, что только можно отрезать. А это его и убивает. А, вот и наша баночка.
Один из хоп-сингов принес большую стеклянную банку, горло которой было закрыто куском картона. Внутри по стенкам банки медленно ползали огромные черно-желтые пчелы. Крейн уставился на насекомых, лицо его было мокрым от пота.
— А мы немного понаблюдаем за тобой, Кай Йи, — сказал Чарли. — Полагаю, это будет забавное и поучительное зрелище. Впрочем, ладно. Наденьте ему. И смотрите, чтобы все влезло. Мы слышали, что у тебя эта штука, как у жеребца, Кай Йи, потому мы и раздобыли для тебя самую большую банку.
Крейн лежал распростертый на столе; стол стоял под углом в сорок пять градусов. Хоп-синг медленно поднес банку к животу Крейна, одной рукой придерживая картонку. Все собравшиеся с вожделением следили за происходящим. В подвальном помещении все сейчас старались не дышать — только и слышно было, что слабое жужжание пчел.
Затем хоп-синг быстро убрал картонку, накрыл банкой самые интимные части тела Крейна и крепко прижал ее.
На секунду пчелы замерли, словно были оглушены таким резким движением.
Затем почувствовали мед. Они облепили сладкие органы, отпихивая друг друга, пока не разозлились и свились в один черный клубок.
Как завороженный, Чарли Конг наблюдал, как от нестерпимой боли Крейн начал сдавленно мычать. Если поначалу пчелы его кусали, то затем принялись прямо-таки жрать. От невыносимой боли Крейн так дергался, что хоп-синг с трудом удерживал банку на месте.
Затем Крейну удалось прокусить кляп, и вырвавшийся у него крик был столь ужасным, что даже у Чарли Конга застыла кровь в жилах.
За каких-нибудь пятнадцать минут гениталии Крейна распухли наполовину против их обычного размера и стали темно-пурпурного цвета. И тогда вдруг дверь подвала с шумом распахнулась и вбежавший боец тонги Хоп Синг крикнул:
— Полиция!
Следом в дверь вломились капитан Броудер со своими полицейскими, которые сначала выпустили несколько пуль в потолок, а затем принялись палить и в китайцев, как только Чарли Конг выхватил свой пистолет и открыл ответный огонь. Чарли и шесть солдат тонги были убиты, остальные сдались.
Когда в подвал вошел Арчер, полиция надевала наручники на «поднебесников», стоявших со сложенными перед собой руками в ожидании, когда на них наденут «браслеты». В дальнем конце комнаты вокруг наклонного стола сгрудились капитан Броудер и четверо полицейских. Арчер подошел к ним и посмотрел.
— Боже мой… — пробормотал он, увидев отвратительное зрелище. — Он умер?
— Конечно, черт побери! — сказал Броудер.
Один из полицейских, совсем молоденький парень, подошел, взглянул — и сразу же бросился в угол, где его вывернуло наизнанку.
За какую-нибудь минуту до приезда полиции один из хоп-сингов отрезал гениталии Крейна, прекратив его мучения.
Глава девятая
На следующее утро «Таймс-Диспетч» вышла с кричащими заголовками:
АНТИКИТАЙСКИЕ БЕСПОРЯДКИ ПРЕСЕЧЕНЫ!
ВЫЗОВ ВОЕННЫХ КОРАБЛЕЙ!
ПОТУШЕН ПОЖАР НА СКЛАДЕ ПАСИФИК МЕЙЛ!
ОТЧЕТ ВАШЕГО РЕДАКТОРА-ОЧЕВИДЦА О КРОВАВОМ ФИНАЛЕ ТОНГОВОЙ ВОЙНЫ! ЧУДОВИЩНАЯ СМЕРТЬ ПОД ПЫТКОЙ ГЛАВЫ ТОНГИ СУЭЙ СИНГ!
ТОНГА ХОП СИНГ УНИЧТОЖЕНА ПОЛИЦИЕЙ ГОРОДА!
НАСЛЕДНИЦА НОБ-ХИЛЛ ОСВОБОЖДЕНА НЕВРЕДИМОЙ!
— Мой отец прямо-таки рвет и мечет! — воскликнула Арабелла Доусон, когда метрдотель усадил их за столик в ресторане «Палас-Отеля», где они встретились на следующий день за завтраком. — Я слышала, как он утром кричал на мать, что «Таймс-Дйспетч» обскакала «Бюллетень».
— Именно так, — ухмыляясь, подтвердил Арчер. — Нам пришлось четыре раза допечатывать тираж, и сегодня утром мы продали самое большое число экземпляров за всю историю «Таймс-Диспетч».
— Что значит «чудовищная смерть под пыткой»? Что сделали с Крейном Кангом? — спросила она, понизив голос. — Из статьи я что-то не вполне поняла. Где именно пчелы жалили его, в какие места?
— Моя дорогая мисс Доусон, я не мог напечатать всей правды, равно как не намерен посвящать в нее такую утонченную молодую леди, как вы. Достаточно сказать, что каковы бы там ни были грехи Крейна, в последние минуты своей жизни он сполна и даже больше чем сполна расплатился за них. Моя сестра, кстати, чувствует себя опустошенной, что, конечно же, не радует моего шурина. Ну, Рене, что ты порекомендуешь нам сегодня? Только, ради Бога, говори по-английски, а не на своем непроизносимом французском.
— Есть морские ушки, monsieur, они великолепны. Кроме того, у нас имеется баранья отбивная, приготовленная с анисом и сладким чесноком.
Он подал им меню. Элегантный ресторан был сейчас полон, и взгляды всех посетителей были устремлены на Арчера и Арабеллу: все в это утро залпом проглотили «Таймс-Диспетч».
После того как заказ был сделан, а Рене надменно налил им ледяной воды, Арчер перегнулся через стол и взял руки Арабеллы.
— Вчера вечером я видел такое, что, сколько бы мне ни довелось прожить на свете, я никогда не смогу этого забыть, — тихо сказал он. — Но есть одна вещь, о которой я не упомянул в статье, но которая настолько же прекрасна, насколько ужасной была смерть Крейна. Если то, что рассказала мне сестра, правда — а у меня нет причин ей не верить, — то Крейн отдал свою жизнь ради того, чтобы спасти Стар. И сделал он это потому, что любил ее, и за это я восхищаюсь и преклоняюсь перед ним. Я назвал бы это высшим испытанием на мужество и, полагаю, на любовь тоже. Не знаю, обладаю ли я подобным мужеством, но я знаю, что люблю тебя.
Арабелла вспыхнула.
— Прошу тебя, Арчер, на нас все смотрят…
— Ну и пусть, мне наплевать. Послушай, Арабелла, я хочу быть с тобой предельно откровенным. Я познакомился с тобой для того, чтобы заманить тебя в ловушку.
Арабелла выпрямилась.
— Что ты хочешь сказать?
— Твой отец такое напечатал в своей газетенке про мою сестру, что я был просто взбешен. И подумал: «Как я могу отплатить ему? Что я могу сделать такое, что причинило бы настоящую боль Слейду Доусону?» Тогда я подумал о тебе. Подумал, что если бы мне удалось соблазнить тебя…
— О! — Она вырвала у него свои руки. — Ты ужасный человек! — Затем, понизив голос до шепота, добавила: — Вероятно, ты подумал так потому, что моя мать действительно была тем, кем она была, и ты решил, что это у меня в крови. Что ж, но ты ошибся!
— Знаю, но выслушай меня! Идея — плохая или хорошая, другой вопрос — заключалась в том, чтобы соблазнить тебя и бросить, сделав, таким образом, «падшей женщиной», как это принято называть в дешевых романах. Но произошло то, на что я не рассчитывал — я влюбился в тебя.
— Уж не надеешься ли ты, что я поверю в это?
— Да, надеюсь, потому что это — правда. Ты удивительная, милая, прекрасно образованная и очень, очень красивая…
