— Распорядок тюрьмы базируется на модифицированной Обернской системе, названной так по имени тюрьмы в Оберне, штат Нью-Йорк, — продолжал начальник тюрьмы. — Вам надлежит в течение всего светового дня соблюдать полнейшую тишину — как во время работы, так и во время еды. Передвигаться будете с кандалами на ногах, глаза должны быть всегда обращены вниз. Только вечером, возвратившись в камеру, вы сможете разговаривать, но только с сокамерником. Все скандалы и драки будут наказываться самым решительным образом. В случае каких-либо нарушений правил тюремного распорядка вы будете подвергаться одиночному заключению и посажены на хлеб и воду. Могу вам гарантировать, что это чрезвычайно неприятно. Так что мой вам совет — избегать каких бы то ни было нарушений режима.

Тем не менее я полагаю, что наше заведение основано на гуманных принципах. Вы молоды и впервые преступили закон. Я вовсе не намерен превращать вас в заматерелого преступника. Если вы будете вести себя вполне достойно, то можете получить, как мы это называем, «скидку». А именно: за каждые десять дней заключения, проведенные без нарушений тюремного режима, у вас будет вычитаться по одному дню срока. Таким образом, оказывается возможным уменьшить время пребывания здесь на одну десятую, в вашем случае — это шесть месяцев. Но стоит вам совершить хотя бы одно-единственное нарушение, и вся скидка будет аннулирована. Понятно? Можете говорить.

— Да, сэр.

— Отлично. Если вам понадобится священное наставление, можете получить Библию. Ваша камера номер 41. Желаю удачи, 4162. Введите следующего заключенного.

Надзиратель схватил Арчера за правую руку и вывел его из кабинета. Арчера провели затем по широкому коридору, на стенах которого красовались портреты губернатора штата Огайо и двух сенаторов. Наконец его подвели к еще одной металлической двери. Над ней была укреплена табличка: «Вы входите в корпус «А». Надзиратель, сопровождавший Арчера, позвонил. Открылся глазок, затем дверь.

— Заключенный 4162, определенный в камеру 41, — объявил надзиратель и впихнул Арчера внутрь. С его ног кандалы сняли, но на запястьях все еще оставались стальные наручники. Теперь и новый надзиратель обыскал Арчера. Они находились в небольшом вестибюле перед стальными прутьями решетки, которая протянулась от пола до самого потолка. По другую сторону решетки находилось просторное помещение высотой в три этажа. По правую сторону этого помещения располагались три яруса камер. Из стены выдавались стальные газовые рожки. За располагавшимися слева окнами, забранными крепкими решетками, виднелся тусклый дневной свет, которому, казалось, не хотелось проникать в это здание. Весь же корпус был пустым и до странности тихим.

— Заключенный 4162, определенный в камеру 41, — объявил второй надзиратель третьему, находившемуся по внутреннюю сторону решетки. При этих словах внутренний надзиратель открыл створку ворот, и Арчера впихнули внутрь корпуса. Надзиратель сразу же вновь запер ворота, затем схватил Арчера за левую руку повыше локтя; пальцы больно впились в руку. Надзиратель повлек Арчера по длиннейшему коридору, протянувшемуся по всему корпусу до металлической лестницы. Надзиратель был молодым, черноволосым мужчиной с рябым лицом.

— Тебе наверняка понравится сокамерник, 4162, — мягко сказал он. — Он индеец, ненавидит всех белых. А ты ведь самый что ни на есть белый, 4162, так что побереги ж…, иначе в одно прекрасное утречко проснешься, а ты уже мертв. Что на это думаешь, а?

Арчер хотел что-то ответить, но тут вспомнил: молчание.Чтобы скидка была. Надзиратель осклабился.

— Вижу, ты неглуп, 4162, не стал мне отвечать. Однако настанет день, ты забудешься и заговоришь. И вот уж тогда я отправлю тебя в одиночку. Мне, конечно же, очень бы не хотелось поступать так с таким славным парнем, как ты. Конечно, ты уже не будешь таким славным после нескольких недель, проведенных в одиночке.

И он захохотал. Рука Арчера болела. Кроме того, изо рта надзирателя отвратительно воняло табаком.

— Меня зовут сержант Вулридж, 4162, — продолжал тем временем надзиратель, пока они поднимались по ступеням металлической решетки лестницы. — Я пользуюсь уважением у арестантов. Очень большим. И с тобой мы также будем друзьями, 4162. А что тут делать, а? Только дружить и ждать, ждать и дружить. А ждать тебе придется ох как долго, 4162! Конечно, потому и даем тебе эту чудесную камеру во втором ярусе. Что-то вроде камеры с хорошим видом. Просторную, как, впрочем, и остальные здешние камеры. Ты и Джо Тандер. Он индеец из племени шоуни. И такое дерьмо, какое редко встретишь. Говорят, однажды он снял скальп у белого мальчика пяти лет. Представь себе! Ну вот мы и пришли, вот он, дом, уютный дом.

Поднявшись на второй ярус, они пошли вдоль затянутого решеткой прохода мимо металлических дверей с крошечными зарешеченными оконцами. И вот подошли к двери с номером 41. Вулридж отцепил от пояса связку ключей и открыл ее.

— Сейчас время ужина, — сказал Вулридж. — Сегодня у тебя ужина не будет, но ты ничего не потерял. Если честно, здесь кормят жутким дерьмом… — Еще одним ключом он отомкнул наручники. Как только Арчер принялся растирать поврежденную браслетами кожу, надзиратель закончил: — Так что, 4162, это и есть твоя камера. Тут должно быть чисто. Мы иногда устраиваем внезапные проверки, и если вдруг окажется, что у вас тут грязь, можешь угодить в одиночку. Передавай привет Джо Тандеру.

Впихнув Арчера в камеру, Вулридж захлопнул металлическую дверь и закрыл ее на замок.

Оставшись один, Арчер опустился на койку. Она была металлическая, покрыта тонким матрасом, в ногах было аккуратно сложено одеяло. Камера имела три с половиной фута в ширину и семь в длину, словом, каменный мешок, кошмар для страдающих клаустрофобией. Крошечное оконце в двери было единственным вентиляционным отверстием; через это же самое оконце в камеру проникал свет. Никаких иных источников света, равно как и никакого окошка во внешний мир, тут не было. Помойная бадья на полу заменяла туалет.

— О Господи, — прошептал Арчер, закрыв руками лицо. Его заживо замуровали тут вместе с индейцем-убийцей по имени Джо Тандер.

Тело Арчера изнывало без Эммы, тогда как мысль его устремилась на волю, в Калифорнию. Он задумался над тем, суждено ли ему когда-нибудь увидеть то и другое…

Он лежал на койке, сжавшись в комок, пытаясь сном отгородиться от ужасного мира.

Арчер был разбужен властной рукой, которая схватила его за предплечье и сдернула с койки.

— Что это ты делаешь на моей койке, белый, а? — прошептал, глядя ему в глаза, человек с таким злобным лицом, какого Арчер прежде никогда не видел. На правой щеке у него был огромный шрам, черные глаза пылали; лицо украшали ястребиный нос, высокие скулы, кожа имела темно-коричневый оттенок, а волосы на голове были черными и густыми. Человек этот буквально сорвал Арчера с койки и швырнул его на каменный пол камеры. — Я Джо Тандер, и никакой белый не смеет ложиться на мою койку, понял, белый?!

Высокий, мускулистый индеец был, судя по внешности, двадцати с небольшим лет. Он склонился над Арчером, сверкнув глазами. Арчер при падении сильно ударился головой о пол, и потому в глазах у него мелькали звездочки.

— Я не знал, что койка твоя, — зло выпалил он, пытаясь сесть. Джо Тандер сильно толкнул его, затем прыгнул ему на живот, ударив ногами с такой силой, что Арчер застонал от боли.

— А кому же, мать твою, эта койка принадлежит? Я провел в этой камере два года, так их и растак, я в ней хозяин, понял, белый?

Арчер обхватил Джо Тандера за колени и рванул на себя так, что индеец оказался в воздухе, сделал что-то вроде сальто назад и сильно ударился головой о металлическую дверь. Взвыв от боли и злости, индеец бросился на Арчера, который только поднимался на ноги. Арчер нагнул голову и, как баран, головой ударил Джо Тандера в живот. Тот вновь ощутил прелесть свободного полета, на сей раз перелетев через голову ловко пригнувшегося Арчера. Индеец едва не угодил в парашу. Встав на ноги, он бросился в атаку, и теперь они, ограниченные тесными рамками камеры, начали драться, крича и завывая. Шум, подобно ножу, вспорол тишину тюрьмы: заключенным других камер передалось истеричное возбуждение, и они тоже принялись орать и трясти двери своих камер. Весь корпус наполнился звериным ревом двух сотен мужчин, истомившихся по крику в условиях вынужденной тишины, этой странной новации в современной истории пенитенциарной системы. Раздались пронзительные свистки надзирателей. Громко топая по металлической гулкой лестнице, надзиратели бросились толпой к дверям камеры 41. Сержант Вулридж отомкнул замок, вместе с двумя охранниками ворвался в камеру, и они полицейскими дубинками оглушили дерущихся зеков.