Не выдавайте тайн, глаза, не выдавайте!

Не то о горестной любви узнает каждый!

О псы-завистники, не лайте, ну не лайте!

Она и так не утолит любовной жажды!

Дворец Исхака, помоги, яви мне милость:

Пришли мне с ветром аромат дыханья милой.

Хочу во сне, чтобы она ко мне явилась

И верность данному обету подтвердила.

Да, я надеюсь, хоть, наверно, я — беспечный,

Как тот пловец, что плыл в реке, где крокодилы.

О господи, от бесконечных ран сердечных

Освободи меня, яви свою мне милость!

В пути не раз встречал я ночи и рассветы,

Когда заря манила спутников рукою.

И наши кони были сыновьями ветра,

Они летели, распластавшись над покоем.

Они дарили запах мускуса душистый,

Степной полыни горечь, устремляясь в дали.

Нас властно звал к себе напиток золотистый.

В вино влюбившись, мы запреты отвергали.

К виноторговцу мчались мы дорогой длинной,

Чтоб там опять наедине с вином остаться.

Там бурдюки похожи были в калях винных

На смуглых крепко связанных повстанцев.

А наш хозяин бурдюки на свет выносит,

И чаши полнит до краев он перед каждым.

Поверьте, дважды нас он выпить не попросит, —

Щедра рука, да и душа горит от жажды.

Во мраке ночи мы пришли, чтоб он развеял

Тоску любви, взамен блаженство дав иное.

Пусть в жилах старое вино течет, нас грея,

Как и во времена Адама или Ноя…

Подобно яхонту в руках виноторговца

Вино, что в душу так и льется, так и льется!

Вновь взволновал меня голубки зов,

Которая с предутреннего луга

Воркует ласково: «К застолью стол готов!

И заждалась прекрасная подруга!».

И впрямь возлюбленная очень хороша

В браслетах и в мальчишеском камзоле.

Стройна она, тонка — в чем держится душа, —

Незаходящий свет луны во взоре.

И ясный взор ее порой черней ночей,

И страсть слилась в ней с чистотой невинной,

Чтоб напоить меня вином своих очей

И влагой уст, хранящих привкус винный.

Уйду от тебя, не заплачу, не жди.

Уеду, забуду, не вспомню ни разу.

Не важно — твердь суши найду впереди

Иль даль океана откроется глазу.

Нет, — все-таки лучше полет корабля,

Чей парус трепещет, как сердце в тревоге.

И тайны свои мне откроет земля,

Хотя и сама-то не знает о многих.

Как прекрасно лицо той, с которой расстался,

Той, с которой вовеки бы не разлучался,

Дом прекрасен ее, где теперь не бываю,

Дом, который теперь стороной огибаю.

Ждешь меня ты, и я ожидаю свиданья,

Но уже между нами лежит расстоянье.

О разлука, оставь нам хотя бы мгновенье,

Ты — разрыва сестра, ты — подруга забвенья.

Даже лань молодая, в тени с олененком

От охотника прячущаяся в сторонке,

Лань, что тонкую, стройную, нежную шею

Наклонила к детенышу, ласкою грея,

Красотою не может с любимой сравниться,

У которой сверкнула слеза на ресницах.

Даже ветер, промчавшийся вечером синим

По задумчивым травам в цветущей долине,

Даже ветер, покров облаков шевелящий,

Запах мускуса в темную даль уносящий,

Всех цветов ароматы собравший над лугом,

Несравним с благовонным дыханьем подруги.

Если рядом она засыпала в постели,

Звезды яркие меркли пред ней и бледнели,

И нежнее, чем зерна в колосьях созревших,

Украшенья звенели ее под одеждой.

Стан потоньше лозы у нее, между прочим.

Да и кудри чернее, чем кожа у ночи.

Потому так горька так ужасна потеря!..

Я, погонщиков крики услышав у двери,

Угадал лишь твои очертанья во мраке,

Как плохого писца чуть заметные знаки.

А погонщики гнали верблюдов в пустыню,

Чтоб тебя не увидел я больше отныне.

Грусть, в тот дом постучав, в ней навек поселилась.

Колесо моих жизненных дней покатилось.

Белый день настает, черный мрак заметался, —

Словно с белых яиц черный страус сорвался.

Ты скажи, сладчайший из рабов аллаха:

Неужели все надежды стали прахом,

Неужели порвала она со мною

И сменилось горем счастье неземное?!

Как могла она, скажи, пойти на это?

Как могла нарушить клятвы и обеты?!

Как могла в безумье ввергнуть за мгновенье?!

Как могла унизить за мое смиренье?!

Ведь рабом любви я был на самом деле.

На других глаза мои ведь не глядели.

Если лгу — из глаз пусть слезы льются вечно

И бессонница пусть будет бесконечной!

Нет, в стан тонкий я влюблен, как и когда-то,

В щечки розовые, как цветок граната.

Помню, сколько было встреч во мгле незрячей,

Сколько кубков выпил я из рук горячих.

И ни тягостные думы, ни тревоги

Не могли тогда к нам отыскать дороги.

На лужайках, где бродили мы беспечно,

Нам казалось — наше счастье будет вечно.

С нами флейта сладкозвучная бродила,

Лютня радостно о счастье говорила.

И кувшины, как танцоры в тесном круге,

Хоровод вели, сплетая в танце руки.

А потом — кувшины к кубкам прижимались.

А потом — на стол слугою подавались.

А потом — как дождик, нас под облаками.

Осыпали тихо розы лепестками.