Сердце, ты на седину не сетуй, в ней обман, задуманный хитро:

Ведь нельзя платить такой монетой, бесполезно это серебро!

Я седого не хочу рассвета, страшен мне его угрюмый шаг:

Нет ему привета, нет ответа, враг ты мне, хоть светоносный враг!

Младость предала меня до срока, пегой сделалась волос река,

Вороненка пестрая сорока прогнала с крутого чердака!

Не видишь разве ты, что день принес нам чудеса?

Так не теряй его — открой для радости глаза.

Взгляни — вон виночерпий встал, стан — тоньше тростника.

И чашу, как невесты шлейф, несет его рука.

Та чаша — золотом горит, в ней — холод серебра.

Так наслаждайся, пей и пой с утра и до утра.

О боге помня, совершай хорошие дела,

А согрешил — ну что ж, пора покаяться пришла.

Любимая, солги, солги — мне дорога и ложь.

А оправданье, что лгала, всегда потом найдешь.

Любовь таится от меня, мне кажется она

Жемчужиной, что в бездне вод на дне погребена.

Ужели так ты и не дашь мне радости в любви?!

Ужели только лгут уста румяные твои?!

Взываю к богу я, чтоб он сомненья разрешил.

Прошу, молю, чтоб чудо он с тобою совершил.

И вновь смотрю в твои глаза, как на письмо глядят,

Когда сорвать с него печать боятся и хотят!

Тех, кто любит наслажденья,

Укорять нельзя, поверьте.

Что такое жизнь? Мгновенье!

Миг, украденный у смерти!

Сколько раз благоразумный

Ум терял в застолье с нами.

То в него с вином безумным

Влил огнепоклонник пламя.

Это пламя разгоралось

От вина, что, чуть играя,

Год за годом очищалось,

Крепло, силы набирая.

Им сейчас с улыбкой ясной

Нас газель обносит с лаской.

До чего ж она прекрасна

И в любви, и в гневе страстном!

И вино клокочет пенно,

Как из вспоротого горла,

Чтоб, в воде остыв мгновенно,

Золотиться в кубках гордо.

Случая не упусти пить вино с подругой

На заре, когда встает солнце над округой.

Утром — сладостней вино, опьяненье слаще.

Пусть оно вас осенит счастьем настоящим.

Рок — и грешник и злодей, — он не пожалеет.

Только прежде, чем судьба помешать успеет,

В путь, усталые глаза. Даль — необозрима.

Мне не терпится в лицо заглянуть любимой.

Ночь цвета кос своих она мне подарила.

Меня вином под цвет ланит своих поила.

Укрыла чернотой волос и мраком ночи.

А утром — кубком и лицом вновь озарила.

По утрам не пью вино я.

Лучше ночью пить, бесспорно, —

Утро схоже с сединою,

Ночь — цвет молодости черный.

И не может скрыть влюбленных

Утро от нескромных взглядов.

Их укроет вечер темный

Сумрачной своей прохладой.

Вспомню предместье Багдада — и в памяти снова

Время, что мы проводили в Матыре когда-то.

Там виноградные гроздья сверкали лилово,

Не уступая ни лозам из Хита, ни лозам Аната.

Возле каналов разлившихся часто с друзьями

Ночь среди райских садов мы у Тигра встречали.

Так сторожей мы пугали, что в страхе часами,

Как эфиопы в пещерах, они замирали.

Спали в зеленой тени виноградные гроздья.

Ягоды, как пузырьки, тяжелели нектаром.

Их соберут и на солнце разложат, как звезды,

Чтобы затем выжать ласковый сок их янтарный.

Тот, кто их выжал, для них приготовил одежду —

В глиняном платье-кувшине им крепнуть до срока…

Все это было… А ныне, лишенный надежды,

Милая, как я тобою унижен жестоко.

Сердце безумным недугом любви иссушила.

Ради тебя дал я клятву с застольем расстаться.

С истинного ты пути меня сбила, сманила,

Но не дала красотой мне своей любоваться.

Если б хотела, — не хочешь! — дала б утешенье,

Мучить не стала бы так бесконечным отказом.

Если бы было — не будет, увы! — исцеленье,

То не погиб бы от дум бесконечных мой разум.

Ты с каждым днем от меня начала отдаляться.

Словно в гробу мертвеца, мои просьбы хоронишь.

Верной не мне, а другому ты хочешь остаться.

За равнодушным бежишь, а влюбленного гонишь.

Нет, твою нежность делить я с другими не в силах!

Горе влюбленным, несчастной любовью горящим!

Если покинешь меня ты — уж лучше могила!

Жить без любви, значит, быть мертвецом говорящим!

Всю ночь, как росинки, сверкали дождинки над лугом.

А утром цветным покрывалом окутался луг.

Дождь плакал, как друг, навсегда потерявший подругу,

А день засиял, как подругу увидевший друг.

На этом лугу, где нарциссы качались спесиво

И где к гиацинтам фиалки склонялись в тоске,

Нас дивная фея прекрасным вином обносила.

И чаша была, словно факел зажженный, в руке.

Я ей говорил: «Чтоб вино не смешал со слезами,

Смешай с влагой уст своих нежную влагу вина.

Такое ты в сердце зажгла негасимое пламя,

Что руку к нему поднеси — загорится она!».