15 Я эту ночь не спал, томим печалью В бессоннице за ночь одну зачах. Любимое создание аллаха, Люблю ее и гневной и в сердцах. В моей душе ее всех выше место, Хоть прячется изменница впотьмах Из-за того, что клеветник злосчастный Меня в коварных очернил речах. Но я молчу, ее несправедливость Терплю без слов, ее напрасен страх. Сама же связь оборвала, как люди Веревку рвут, — суди ее аллах! 16 Мне говорят, что я люблю не всей душой, не всем собой, Мне говорят, что я блужу, едва умчит тебя верблюд. Так почему же скромно взор я отвращаю от всего, К чему, паломничая, льнет весь этот небрезгливый люд? Не налюбуется толпа на полоумного, из тех, Кого в мечетях и домах за ум и благочестье чтут. Уйдет он вечером, спеша грехи дневные с плеч свалить, А возвратится поутру, увязший пуще в ложь и блуд! От благочестия давно меня отторгнула любовь, Любовь и ты — два часовых — очаг страстей моих блюдут. 17 Глаза мои, слезы мои, что вода из ведра! Трепещете, веки, от горести красны вы стали! Что с вами творится, лишь милая вспомнится вам! Мученья любви, как вы душу томить не устали! Хинд, если б вчера ты рассеяла горе мое, Когда б твои руки, о Хинд, мою грудь не терзали! 18 И сам не чаял я, а вспомнил О женщинах, подобных чуду. Их стройных ног и пышных бедер Я до скончанья не забуду. Немало я понаслаждался, Сжимая молодые груди! Клянусь восходом и закатом, Порока в том не видят люди. Теперь себя я утешаю, Язвя неверную упреком, Ее приветствую: «Будь гостьей! Как ты живешь в краю далеком?» Всевышний даровал мне милость С тобою встретиться, с ревнивой. А ты желанна мне, как ливень, Как по весне поток бурливый! Ведь ты — подобие газели На горке с молодой травою, Или луны меж звезд небесных С их вечной пляской круговою. Зачем так жажду я свиданья! И убиваюсь и тоскую… Ты пострадай, как я страдаю, Ты поревнуй, как я ревную! Я за тобой не соглядатай, Ты потому боишься встречи, Что кто-то пыл мой опорочил, Тебе шептал кривые речи. 19 Что с этим бедным сердцем сталось! Вернулись вновь его печали. Давно таких потоков слезных мои глаза не источали. Они смотрели вслед Рабаб, доколь, покинув старый стан, Не скрылся из виду в пыли ее увезший караван. Рабаб сказала накануне своей прислужнице Наиле: «Поди скажи ему, что если друзья откочевать решили, Пусть у меня, скажи ему, он будет гостем эту ночь, — На то причина есть, и я должна достойному помочь». И я прислужнице ответил: «Хоть им нужна вода и пища, Мои оседланы верблюды и ждут вблизи ее жилища!». И провели мы ночь ночей — когда б ей не было конца! За часом час впивал я свет луноподобного лица. Но занималось утро дня — и луч сверкнул, гонитель страсти, Блестящий, словно бок коня бесценной золотистой масти. Сочла служанка, что пора беду предотвратить, сказав Тому, кто доблестен и юн, горяч душой и телом здрав: «Увидя госпожу с тобой да и меня при вас, чего бы Завистник не наклеветал, — боюсь я ревности и злобы. Смотри, уже не видно звезд, уже белеет свет дневной А всадника одна лишь ночь окутать может пеленой». 20 Вкушу ли я от уст моей желанной, Прижму ли к ним я рот горящий свой? Дыханье уст ее благоуханно, Как смесь вина с водою ключевой! Грудь у нее бела, как у газели, Питающейся сочною травой. Ее походка дивно величава, Стройнее стан тростинки луговой. Бряцают ноги серебром, а руки Влюбленных ловят петлей роковой. Влюбился я в ряды зубов перловых, Как бы омытых влагой заревой. Я ранен был. Газелью исцеленный, Теперь хожу я с гордой головой. Я награжден за страсть, за все хваленья, За все разлуки жизни кочевой. К тебе любовь мне устрашает душу, Того гляди, умрет поклонник твой. Но с каждым днем все пуще бьется сердце, И мучит страсть горячкой огневой. Мне долго ль поцелуя ждать от той, Что в мире всем прославлена молвой? Что превзошла всех в мире красотой — И красотой своей и добротой? |
