Тенде в страхе смотрела на него.

Кису отвязал ее от шеста и, не развязывая рук, повел к дальней стене хижины. Там поставил ее на колени, лениво разлегся под стеной, опираясь на локоть, и вопросительно глянул на девушку.

— Да, господин, — прошептала рабыня и покорно принялась ублажать своего хозяина.

Я сидел над глиняной чашей, в которой едва теплился огонь, и размышлял. Рано поутру нам снова предстоит отправиться в путь. Шаба ушел далеко вперед. Интересно, почему он вообще решил бежать на Уа. Имея кольцо, он мог без труда затеряться на бескрайней поверхности Гора, однако выбрал опасный, неведомый путь по огромной реке. Неужели он думал, что преследователи не отважатся идти за ним в эти таинственные, безлюдные дебри? Неужели не понимал, что ради кольца я, ни минуты не раздумывая, брошусь в погоню не то что в тропические леса Уа, но даже на край света? В таком случае Шаба сделал серьезную ошибку. При его остром, изворотливом уме это весьма странно.

До меня донесся шепот:

— Господин!

Я обернулся.

Белая рабыня отползла от шеста, насколько позволяла веревка, и окликала меня, стоя на коленях со связанными руками. Это была не белокурая дикарка, которую раньше звали Дженис Прентис, а вторая, купленная ей в пару в качестве подарка Тенде от Билы Хурумы. Она тоже была светловолоса и тоже родом с Земли — судя по акценту, двум пломбам во рту и следу от прививки оспы. Как и у дикарки, на левом ее бедре стояло стандартное клеймо каджейры.

— Господин, — повторила девчонка. Белокурая дикарка, сидя в грязи у рабского шеста, зло глядела на нее.

— Да? — отозвался я.

— Я отползла от шеста и стою перед тобой на коленях.

— Ну и что?

Она потупила взгляд:

— Умоляю тебя, прикоснись ко мне. Светловолосая дикарка задохнулась от возмущения. Из дальнего конца хижины доносились сладострастные вздохи Кису и Тенде.

Девушка подняла голову:

— Я умоляю тебя. Меня переполняет желание.

Дикарка снова задохнулась — на сей раз от изумления. Ей казалось невероятным, что женщина может открыто признаваться в своей чувственности. Ну конечно! По ее мнению, девушке зазорно не только говорить о своем желании, но и вообще его испытывать.

— Рабыня! — злобно выкрикнула она. — Рабыня!

— Да, я рабыня, — с вызовом ответила девушка и снова обратилась ко мне: — Умоляю тебя, господин.

Я подошел к ней, но не настолько близко, чтобы она могла меня коснуться.

— Пожалуйста…

— Ты не горианка, — проговорил я.

— Уже горианка. Я маленькая горианская рабыня.

— Ты пришла из мира, который называется Землей?

— Да.

— И давно ты на Горе?

— Шестой год.

— А как ты попала сюда?

— Не знаю, — ответила девушка. — Однажды вечером я легла спать в своей собственной комнате, в своем привычном мире, а проснулась уже на горианском рынке, закованная в цепи. Мне кажется, меня везли на Гор много дней.

Я кивнул. В дороге горианские охотники за рабами, как правило, оглушали свою добычу наркотиками.

— Как тебя зовут?

— Как будет угодно господину.

— Правильный ответ. Она улыбнулась.

— У меня было много имен. Многие мужчины владели мною.

— А как тебя звали раньше, на Земле?

— Элис, — ответила она. — Элис Варне.

— Но это же два имени?

— Да, господин. Элис — имя, Варне — фамилия.

— Элис — это обычное имя рабыни, — заметил я.

— В этом мире — да. Но в моем прежнем мире так называли и свободных женщин.

— Забавно, — хмыкнул я.

Девушка улыбнулась. Даже рабыням горианского происхождения часто дают земные женские имена. Они возбуждают мужчин и зачастую повышают цену на девушку. Такой обычай объясняется очень просто. Девушек привозят на Гор в качестве рабынь, поэтому мужчины воспринимают их имена как атрибут рабства. Горианам, даже самым образованным, трудно поверить, что в своем мире эти женщины были свободными — слишком уж лакомый кусочек они собой представляют. «Если они и были свободны, то только по недосмотру, — говорят на Горе и обычно добавляют: — Теперь-то они там, где им следует быть. Из ошейника не вырвешься!» И это правда. Девушек земного происхождения на Горе почти никогда не освобождают из рабства. Слишком уж они хороши и желанны. Когда такая красотка стоит перед тобой на коленях, только безумец может снять с нее ошейник.

Еще одна горианская пословица гласит, что нет ничего совершенней, чем стальной ошейник, защелкнутый на шейке прекрасной землянки. Хочу предупредить женщин, которым случится читать эти строки: если злая судьба забросит вас на Гор, не надейтесь получить свободу. Для вас же будет лучше как можно быстрей и прилежней пройти курс рабыни и полностью отдать себя во власть своего господина. Можете сколько угодно ненавидеть ошейник и пытаться от него избавиться, но все это тщетно. Вы навсегда останетесь рабыней.

— Я назову тебя Элис, — сказал я.

— Спасибо, господин.

— Теперь это имя рабыни.

— Я знаю.

— Приятно ли тебе снова носить свое прежнее свободное имя?

— Мне оно нравится, — сказала Элис, — оно восхитительно; мне достаточно его звука, чтобы дрожать от страсти.

Она подалась ко мне; веревка натянулась до предела.

— Говорят, что все земные женщины — прирожденные рабыни, — улыбнулся я.

— Это правда, — нежно прошептала Элис.

— И еще говорят, что они — самые жалкие и ничтожные из рабынь.

— И это правда, господин. — Она потупилась. — Это мне хорошо объяснили на Горе. — Она снова посмотрела мне в глаза. — Пожалуйста, возьми меня. Я — земная женщина, из которой сделали горианскую рабыню. Тебе не нужно относиться ко мне с уважением, как к свободной женщине Гора. Я всего лишь рабыня. Презирай меня!

— Я и так презираю тебя.

— Благодарю тебя, господин. Я — пленница с Земли, самая жалкая и ничтожная из рабынь. Возьми же меня и не щади. Мучай меня! Сделай мне больно!

Я стиснул ее в объятиях так, что хрустнули косточки.

— Возьми меня сильно, грубо! Возьми меня так, чтобы я испугалась, будто вот-вот умру!

Я впился ртом в ее горло Она запрокинула голову.

— Рабыня! Рабыня! — с отвращением выкрикнула белокурая дикарка.

— Да, я рабыня! — задыхалась в моих объятиях Элис.

Я повалил ее в грязь.

Я оставался с ней долго, очень долго. Но развязывать ей рук не стал. Пока мне это было ни к чему.

Светловолосая дикарка с досадой отвернулась. Она лежала в грязи, на боку, стиснув кулачки, и чуть слышно всхлипывала.

Ну что ж, подумал я, пройдет всего несколько дней, и она тоже приползет на коленях со связанными за спиной руками, слезно моля господина прикоснуться к ней…

Айари вернулся в хижину поздней ночью. Девушки уже спали. Кису вернул Тенде на прежнее место. Она свернулась калачиком в грязи под рабским шестом, рядом с белыми рабынями.

— Что узнал? — спросил я у Айари.

— Кроме твоего Шабы, — ответил он, — здесь проплывал и кто-то другой. Я с трудом выпытал это у вождя. Еще два человека подтвердили его слова, хотя и очень неохотно.

— Они не хотели говорить об этом?

— Еще как не хотели! Боялись даже упоминать об увиденном.

— Что же такое они видели? — спросил я.

— Нечто.

— А точнее?

— Не сказали. Слишком уж напуганы. — Айари посмотрел мне в глаза: — Боюсь, не только мы ищем твоего Шабу.

— Кто-то еще преследует его? — спросил Кису.

— Так мне показалось, — мрачно произнес Айари.

— Забавно, — произнес я, вытягиваясь у огня. — Давайте спать. Рано утром — в путь.

— Эй, глядите! — крикнул Айари — Правей! Мы повернули наше легкое суденышко направо.

— Вижу, — сказал я.

Мы были уже в четырех днях пути от рыбацкой деревеньки, где нам оказали столь радушный прием. За эти дни мы миновали еще два селения, жители которых кормились земледелием, но ни в одно из них мы не заходили.

Река в этих местах шириною была около трех сотен ярдов. Ночами мы причаливали к берегу, хорошенько прятали каноэ, уходили от реки не меньше чем на полпасанга и лишь тогда устраивались на ночлег. Все эти меры предосторожности позволяли нам избегать встреч с тарларионами, которые редко забирались в глубь суши.