Да.
Целомудренно тело
не в подземных пределах,
Сей страдалицы дух
в небе звездном потух.
Впоследствии Ван Шестая и Хань Второй стали жить как жена и муж. Кормило их рисовое поле, которое досталось им от купца Хэ, но не о том речь.
Между тем пехота и конница чжурчжэней пробилась в Дунчан и вот-вот должна была ворваться в Цинхэ. Облеченные властью лица в чинах высоких и низких спасались бегством. Ни днем, ни ночью не отпирались городские ворота. Народ был обращен в бегство. Бежали и стар и млад.
Только поглядите:
Окуталась мглою земля со всех концов. Затмилось облаками пыли солнце. В смертельной схватке сцепились вепри и змеи, сразились в поединках драконы и тигры. В городских предместьях всюду развевались белые стяги и алели знамена. Наполнился воздух стенаниями и плачем. В каждом доме трепетали со страху. Несметной саранчой налетели вражьи орды — варваров полчища. Как заросли густые бамбука, стояли короткие мечи и длинные копья. Куда ни глянь, везде лежали тела убитых и вдоль и поперек. Валялись обломки сабель и мечей после резни жестокой и кровавой. Детей спасая, родители их крепче прижимали к сердцу. Хозяева держали на запоре все двери и ворота. Из каждых десяти домов по девять пустовало. Где была деревушка, где город — становилось все труднее отличить. Разбежались жители во все концы. Куда исчезли музыка, обряды, ритуал!
Да, сколько
Плакало женщин, гаремных девиц.
В бегстве не видно ни званий, ни лиц.
В то время У Юэнян, оставаясь в доме Симэнь Цина, стала очевидицей приближения чужеземных орд. Жители запирали дома и спасались бегством. Юэнян тоже пришлось захватить с собой кое-какое золото, жемчуг и драгоценности и, заперев дом, вместе с братом У Вторым (У Старшего уже не было в живых), Дайанем, Сяоюй и пятнадцатилетним сыном Сяогэ[20] направиться ради спасения в Цзинань к Юнь Лишоу. У него она прежде всего надеялась укрыться от вражьего нашествия, а кроме того договориться о женитьбе сына.
Всюду на дорогах они встречали толпы охваченных смятением беженцев. Ими владел страх. Бедная У Юэнян в обыкновенном дорожном платье вместе с домочадцами и братом влилась в людской поток и, очутившись за городскими воротами, продолжала продвигаться дальше. В поле на перекрестке дорог им повстречался буддийский монах в лиловой рясе и плетеных сандалиях. Он опирался на отделанный девятью кольцами посох. За плечами он нес холщовый мешок со священными сутрами. Монах крупными шагами зашагал навстречу Юэнян и поклонился.
– Куда путь держишь, женщина из рода У? — спросил он громким голосом. — Пришла отдать мне ученика?
Юэнян с испугу побелела, как полотно.
– О каком ученике вы говорите, отец наставник? — удивленная, спросила она.
– Разве не знаешь, не ведаешь?! А помнишь, что случилось десять лет назад на восточной вершине горы Тай? Преследуемая Инь Тяньси, ты нашла тогда ночлег у меня в горной пещере. Я и есть тот самый монах из Снежной пещеры, чье имя в монашестве Пуцзин. Ты пообещала мне тогда сына в ученики, а теперь не желаешь?
– Вы оставили мир суеты, отец наставник, и должны бы войти в наше положение, — вступил в разговор У Второй. — Видите, какое тяжкое время мы переживаем! Все ищут спасение в бегстве. А у нее единственный сын, которому надлежит впоследствии убирать могилы родителей. Может ли она отдать его в монахи?!
– Значит, ты не согласен? — спросил монах.
– Не будем больше вести пустые разговоры, отец наставник, — заключил У Второй. — Того и гляди чужеземцы нагрянут, а вы нас задерживаете. Время торопит, не знаешь, доживешь ли до вечера.
– Раз не отдаете, тогда пойдемте со мной в обитель, — предложил монах. — Заночуете, а утром пораньше выйдете. Поздно уж в дорогу пускаться. А войска, не беспокойтесь, сюда не дойдут.
– В какую обитель? — спросила Юэнян.
– А вон в ту, что у дороги, — указал он пальцем и повел путников.
Они оказались у монастыря Вечного блаженства. Юэнян узнала обитель, в которой ей довелось как-то побывать. На этот раз настоятель и добрая половина братии покинули монастырь. В нем оставалось лишь несколько иноков — приверженцев учения чань, которые, поджав ноги, неподвижно сидели в зале для медитаций в заднем приделе храма.
Перед Буддою горел огромный глазурный светильник. Из курильницы струился фимиам. День клонился к закату.
Только поглядите:
У развилки дорог светильник ярко горит. Аромат вьется дымкой и раздается колокола звон из храма Девяти светил [21]. Ясного месяца диск висит в небесах. Редкие звезды мерцают на чистом небосклоне. В воинском полку — чу! — на расписном рожке играет горнист. На башнях часовых в клепсидрах считают мерно время падающие капли. Туман окутал все кругом. Во мглу погружены веселья терема и террасы. Густою пеленой укрыты рынки и базары. У богачей в домах зашторенные плотно окна. Под пологи расшитые красавицы идут. Свой кабинет ученый покидает.
У Юэнян, а вместе с нею брат, Дайань, Сяоюй и Сяогэ остались ночевать в монастырских кельях. Их узнали послушники и накормили беженцев. Наставник Пуцзин сел, поджав скрещенные ноги подошвами вверх, на лежанку в зале для медитаций и, ударяя в деревянную рыбу, творил молитвы. Юэнян с Сяогэ и Сяоюй легли на кровать. Отдельно расположились дядя У и Дайань.
Сильно уставшие путники вскорости крепко заснули. Только Сяоюй не брал сон. Она встала и, приоткрыв дверь кельи, вышла. Ее внимание привлек погруженный в молитву наставник Пуцзин. Пошла третья ночная стража, а он все молился.
Потянуло с запада холодным ветром, луна над самым горизонтом подернулась густою мглой. Затихли людские голоса и тишина опустилась над очагами. Померк, едва мерцал большой светильник перед изваянием Будды. От глубокого сострадания сжималось сердце наставника Пуцзина при виде чужеземного нашествия, невообразимых бедствий народа и неисчислимых жертв на полях сражений в Поднебесной. И явилось у него желание свершить великое благодеяние. В молитве, обращенной к Будде, он творил заклинания из «Канона о пресечении возмездий»[22], ходатайствовал перед Досточтимым Владыкою об устроении неприкаянных душ, молился о прекращении меж людьми вековой вражды и о всех до сих пор пребывающих в преисподней, дабы пали преграды и даровано им было перерождение.
Когда монах Пуцзин сто десять раз повторил псалмы о спасении, подул со свистом зимний ветер, пробирал леденящий холод, и явились десятками внять слову наставника искалеченные и обезображенные. Шли обгоревшие с обугленными черепами, с лицами в грязи и вздыбленными волосами, с переломанными или отрубленными руками. У одних были выпущены кишки или вырваны сердца, у других –отрублены ноги или головы, третьи были закованы в колодки или выделялись рубцами от петли на шее. Двумя рядами встали они перед монахом.
– Смертные! Когда же прекратится меж вами взаимная вражда? Когда вы перестанете мстить друг другу? — обратившись к ним, вопрошал наставник в медитации. — Так внемлите же слову моему, и пусть каждый из вас после прозрения вернется на землю в перерождении.
Псалом-гатха гласит:
Ни с ближним, ни с дальним, с нужной, без нужды, —
Я увещеваю: не нужно вражды.
Однажды озлобясь, накликаешь бед,
А их не избыть и за тысячу лет.
Кто местью снедаем, кто с камнем в руке, —
Себя тот погубит, как снег в кипятке.
Кто местью снедаем, злу злом отвечает, —
Как волк, скорпиона когда-то встречает.
Охваченных злобой, ослепших сердец
Я видел не раз безотрадный конец.
Враждуя, поверьте, не снесть головы.
Но вижу теперь я: в раскаянье вы.
Враждебность стихает, как пламени шум,
Прозрения свет озаряет ваш ум.
С глубокою верой во славу Ученья
Молюсь я за грешных, снискать им прощенье.
Пусть больше не будет ни злобы, ни мщенья,
Да будет даровано перерожденье.
Войдите же в круговращение жизни,
Вражду позабыв на полуночной тризне.
