Да, Боится инея травинка, а иней — солнечных лучей На всякого злодея может найтись и пострашней злодей Немного погодя Цзинцзи продал большой дом, выручил семьдесят лянов серебра и снял маленький домик в глухом переулке. Служанку Чунси он продал, а с оставшейся с ним Юаньсяо делил ложе. Но не прошло и полмесяца, как и этот домишко пришлось покинуть. Переселился он в комнату. Дело рухнуло, и Чэнь Ань от него ушел, а Юаньсяо умерла. Остался Цзинцзи бобыль бобылем, ни стола, ни стула — гол как сокол. Вскоре платить за комнату ему оказалось нечем, и его выселили. Так очутился Цзинцзи в ночлежке для бродяг. Нищие смотрели на смазливого отпрыска некогда знатной фамилии с жалостью, клали спать на протопленный кан и угощали жареными пирожками, а когда являлись караульные, Цзинцзи сходил за истопника и помогал им бить в колотушку. Год подходил к концу. Как-то повалил снег и поднялся сильный ветер. Стоял лютый мороз. Цзинцзи с колотушкой сопровождал ночных караульных по улицам и переулкам. Вьюга не утихала. Он шел по прикрытому снегом льду, втянув голову в плечи, съежившись, весь дрожа от холода. Вот-вот должны были пробить пятую предутреннюю стражу, уже запели первые петухи, когда они наткнулись на лежавшего у стены нищего. Он обессилел и, казалось, отходил. Старший из караульных велел Цзинцзи побыть с ним и согреть охапкой сена. Цзинцзи оставался с нищим целую ночь, а как только воротился в ночлежку, свалился и заснул. Он увидел во сне свое прошлое: наслаждался богатством и роскошью в доме Симэнь Цина, предавался любовным усладам и шутил с Пань Цзиньлянь. Проснулся Цзинцзи со слезами. – Чего это ты нюни распустил, а? — спросили товарищи. – А вот послушайте, что я вам расскажу, братцы. Тому свидетельством романс на мотив «Белая бабочка»: Разгулялась стужа вьюжная На исходе года, Землю льдами отутюжила, — Отжила природа. Грудь и плечи коченеют вмиг. Брошенный, замерзший! Смерть не замечает горемык — Им бессмертье горше! Немощь в теле, ноги голод гнёт — Ни глотка, ни крошки. А снаружи — холод, гололёд — Бос и без одёжки. Но всего страшнее белый смерч Коже индевелой. Я молю о снисхожденьи смерть, Отдаю ей тело. Первый романс на мотив «Резвится дитя»: Стражи бьют в ночную стужу, По постелям все лежат. Кто позвал меня наружу? Караульный старый Чжан Призывает меня к службе — Прямо скажем, повезло: От его блина по дружбе Брюхо сухостью свело! Романс второй: Сторож, сжалься, замерзаю… Ах, какой холодный год! Ты отныне мой хозяин, Не гони меня в обход. В колотушку бью покорно, Горемыка и босяк. Караульный рисом кормит, Помыкая так и сяк. Романс третий: Мне бы чай и ужин плотный! Вышло ж все наоборот: Два блина сглотнул холодных, И теперь болит живот. День еще под облаками — Уж велит зажечь огонь, Понукает всех пинками.. Сунешь медь — смирится он. Романс четвертый: Петухи на пятой страже, Оживает городок Сытых добронравных граждан, Нищий лишь в снегу продрог. Вот нашел я горемыку, Оживил и он уснул. Я ж в бессилии захныкал, Вспомнив молодость-весну. Романс пятый: О чем постыдно слезы лью? Судьбу поведаю свою. Служили Чэни при дворе, Торгуя царскою сосной, Мой дед — инспектор соляной, Тогда меж четырех морей Был знаменит старинный род, Дружил с вельможами отец. И вдруг всему пришел конец, Отныне все наоборот: Потомок их — злодей и мот. Романс шестой: Почил меня бивавший дед, И дух отца уже отпет. Избаловала меня мать. Привык кутить и пировать И обошел певичек всех, Мне рок мирволил, как на грех! Когда ж отец в опалу впал — Взял тесть меж прочих прилипал. Романс седьмой: Я зятем жил у Симэнь Цина. Средь парков, спален и гостиных Разгулы пиршеств и забав… Я с тещей спал, мораль поправ. Имел к деньгам семейным доступ — Была уверенною поступь, Но я в могилу свел жену — И вот мне мщенье за вину. Играл на золото, алмазы, Любил с красотками проказы — А ныне голый на мели, Стал нищ, спасаясь от петли. Романс восьмой: Я из большого дома — в малый, Оттуда — в смрадные подвалы, Так голод съел мое жилье. Мне пищей — крохи да гнилье. Ведь я привык к вину и мясу И вдруг всего лишился сразу — Мне негде взять собачью кость! Распродан родовой погост! Романс девятый: Для низости — я слишком горд. Для высоты — не хватит силы. Мне чужд наемный труд унылый, И землепашца хлебный горб. Работа — чушь! В уме лишь плутни: Мечтал красоток ублажать, Пресытившись, в парче лежать, И просыпаться пополудни. Всем причинил немало бед, Своей заносчивою ленью, Когда, бездомный, околею, Меня жалеть не станет свет. Романс десятый: Хозяин с платой приставал, А у жильца в кармане пусто. Теперь приют ему подвал, Еда — прокисшая капуста. Колотит что ни день простуда. Любой заботе буду рад. Котел и битая посуда — Вот все, чем ныне я богат! Жена в могиле от лишений, Слуг нет, пал конь и продан дом. Судья все выманил, мошенник — И вот скитаюсь бобылем. В харчевнях — крошек две горсти, Опивок чайных четверть кружки, И тупо по ночам трясти В замасленные колотушки. |
