На мотив «Песенки Восточного Оу»:
Похож ты на Паня,
Твой стан, как у Шэня
[11].
Но радость свиданий прошла.
Огонь уничтожил
Святую обитель,
Лишь черная кружит зола.
Любви ненадежной
Мосты голубые
На мотив «Собираем чайный лист»:
Тоска – Южных гор тяжелей.
И горе бездонней Восточного моря.
Ты был всех на свете милей.
Добился любви – и насытился вскоре.
Добавочный романс:
Что с нами, циничными стало?!
Ученый замерз за столом.
Не слышен души его стон.
Смешны и скучны идеалы!
На мотив «Ночной крик ворона»:
Бывало пировал среди красавиц юных,
Как резвый конь, носился по лугам
И радовали встречи ночью лунной,
И ласточек весенний гам.
А летом на пруду цветущие кубышки,
И астры осенью на пустыре,
И благодатный снег, такой пушистый,
На зимнем вымерзшем дворе.
В хоромах мчались месяца в пирушках дружных,
Дымились блюда, прямо из печи…
Скитаюсь ныне бобылем недужным,
И скорбь не вылечат врачи.
Разлука – нет иных кручин,
А сердце рвется и кричит.
На мотив «Вздымается все выше»:
В тоске день и ночь, на яву и во сне,
О нежной подруге своей вспоминая,
Что феей небесной являлась ко мне,
Красою луну и цветы затмевая.
На флейте играла и пела она,
Походкою легкой, как феникс, парила,
Была проницательна ты и умна,
И счастье жемчужной улыбкой дарила.
На мотив «Тетеревов»:
Гляди, как легка, грациозна она,
Хоть ей не к лицу эта грубая роба,
Помада на нежных губах чуть видна,
Но с ней бесконечно мы счастливы оба.
Пусть пенится в кубках, искрится вино,
Высокие свечи сияют особо,
Пусть жить нам в супружестве век суждено
И будем любить мы друг друга до гроба.
Заключительный романс:
Открыт тебе путь –
утолишь все желанья.
Закрыт он судьбою –
напрасны старанья.
Но помни:
ты сам назначал мне свиданья…
Певицы спели цикл романсов и принялись играть с Симэнем в кости. Опять вздымались кубки, ходили чарки. Царили оживление и улыбки.
Симэнь заметил висевшую на ширме у кровати картину «Красавица любуется луной»[13]. Его внимание привлекли начертанные на свитке стихи:
«Чаровница, чудо-краса,
Ослепительные глаза.
Юбку чуть колыхнул ветерок,
Распустился весенний цветок,
Что в долине растет Золотой
[14]И соперничать может с луной.
А душою чиста, как Цай Янь
[15],
Грациозней, чем горная лань,
И ее поэтический слог
Превзойти Чжо Вэньцзюнь превзойти даже смог
[16].
С вожделеньем смотрю и люблю…
Саньцюань писал во хмелю.»
– Саньцюань, по-моему, прозвание Вана Третьего? – прочитав стихи, спросил удивленный Симэнь.
– Это он давно писал, – после замешательства солгала Айюэ. – Он теперь и прозвание изменил. Боится, батюшка разгневается. Как я, говорит, буду Саньцюанем, когда батюшка прозывается Сыцюань[17]? Он принял поэтому прозвание Сяосюань – Домик[18].
С этими словами Айюэ взяла кисть и, подойдя к свитку, зачеркнула прозвание.
– Не знал я, что он его изменил, – заметил весьма польщенный Симэнь.
– Я слыхала, как он другу объяснял, – продолжала певица. – Покойный родитель мой, говорит, прозывался Исюань – Уединенная Мансарда, вот я и взял прозвание Сяосюань.
Тут Чжэн Айсян удалилась, оставив Айюэ наедине с Симэнем. Они, плотно прижавшись друг к дружке, продолжали пить вино и играть в кости. Речь зашла о госпоже Линь.
– Вот кто в любви понимает толк! – воскликнул Симэнь. Тут как-то меня Ван Третий угощал. Она меня сама пригласила в свои покои, где я выразил ей почтение. Упросила меня стать приемным отцом ее сыну и принять подарки. Очень хочет, чтобы я был его наставником и вывел в люди.
– А кто вам, батюшка, к ней дорожку указал, а? – хлопнув в ладоши и смеясь от восторга, подхватила Айюэ. – Мне спасибо говорите. Погодите немного, и жена Вана вашей станет.
– Сперва уж я хозяюшке «воскурю благовонную свечу», – говорил Симэнь. – На Новый год думаю пригласить ее с сыном и невесткой к себе. Пир устрою, пусть на фонари полюбуются. Интересно, придет она или нет.
– Видели бы вы, батюшка, ее невестку! – продолжала свое певица. – Писаных красавиц затмит. Сколько игривости и очарования! А всего девятнадцать. И сидит дома одна-одинешенька, словно вдовушка. Ван ведь и домой не заявляется. Стоит вам, батюшка, чуть-чуть постараться, и она будет принадлежать вам.
Они сидели, припав друг к другу, когда служанка внесла тарелочки с деликатесами. На столе появились орехи, водяные каштаны, ненюфаровые зерна, свежие померанцы, белые, словно снег, груши, яблоки, апельсины и другие фрукты. Айюэ протянула Симэню блюдце, предлагая закусить яствами. Потом из собственных уст остроконечным язычком сунула ему прямо в рот кусочек благоухающей медовой лепешки. А немного погодя, обнажив из-под рукава нежные пальчики, приподняла полы его светло-коричневой атласной куртки и бросила взор на белые шелковые штаны. Симэнь распустил пояс, чтобы показать ей воителя и велел женщине поиграть с ним. Сдерживаемый серебряной подпругой, багровый от напряжения, с подъятой главой он являл вид грозный и устрашающий. Симэнь предложил Айюэ попробовать его на вкус. Склонилась накрашенная головка, изогнулась напудренная шея, приоткрылись алые уста, которые стали звучно засасывать и выталкивать, двигая взад и вперед, после чего обоих любовников охватила огненная страсть. Симэнь уже жаждал утех, но красавица удалилась во внутренние комнаты. Симэнь тоже вышел.
Снег валил пуще прежнего. Когда Симэнь воротился в спальню, служанка уже повесила парчовый полог, положила на постель расшитые неразлучной парой уточек подушки, опустила газовый занавес и, воскурив ароматы, постелила помягче постель. После того как она помогла Симэню раздеться, он забрался на отделанную слоновой костью кровать. Вскоре, завершив омовение, вернулась и Айюэ. Она заперла дверь, и они легли под парчовым пологом.
