Хозяйка угостила монахинь чаем. Помимо старшей невестки У за столом сидели Ли Цзяоэр, Мэн Юйлоу и падчерица.

– Ну как, помогли пилюли? – спросила Юэнян.

– Утром горечью рвало, сейчас полегче стало, – отвечала Юйлоу.

– Сяоюй! – крикнула Юэнян. – Ступай позови бабушку Пань и матушку Пятую.

И Юйсяо направилась прямо в спальню Цзиньлянь.

– А где же бабушка? – спросила она. – Вас с бабушкой к чаю приглашают.

– Я ее утром домой отправила, – пояснила Цзиньлянь.

– И хозяйке ничего не сказали?

– Скучно ей стало, я и проводила, – отвечала Цзиньлянь. – Сколько можно гостить? Побыла и хватит. И дома некому за малышом приглядеть.

– А я копченого мяса и сладких дынь припасла. Хотела бабушку угостить. Вот, передайте ей, матушка.

Юйсяо протянула гостинцы Цюцзюй, и та убрала их в ящик.

– В прошлый раз, как вы ушли, матушка, – начала Юйсяо, – хозяйка чего только на вас батюшке ни наговаривала. Вы, говорит, весь свет смутили, с батюшкой два сапога и оба на левую ногу. Нет, говорит, у вас ни стыда ни совести. Батюшку у себя держите, не даете ему в дальние покои показаться. Потом она велела ему к матушке Третьей на ночь идти. Когда батюшка ушел, она стала на вас жаловаться тетушке У и монахиням. Распустила, говорит, свою Чуньмэй. Никаких порядков не признает, на Шэнь Вторую набросилась. Батюшка собирается лян серебра певице послать от стыда.

Цзиньлянь приняла к сведению все, что ей подробно доложила Юйсяо.

– Бабушку с утра домой отправили, – объявила хозяйке воротившаяся Юйсяо. – А матушка Пятая сейчас придет.

– Вот видишь? – глядя в сторону невестки У, заговорила Юэнян. – Стоило мне вчера ей слово сказать, как она уж гонор выказала. Извольте, матушку домой отослала, а мне ни слова. Вот и догадайся попробуй., что у нее на уме. Какой еще фортель выкинет?

Цзиньлянь между тем подкралась к гостиной и, встав за дверной занавеской, долго подслушивала, потом ворвалась в комнату и начала допрашивать Юэнян:

– Я, говоришь, мать домой отослала? Я мужа у себя держу, да?

– А кто же! – подтвердила хозяйка. – А в чем дело? Хозяин после поездки в столицу от тебя не выходит. Хоть бы тень его показалась в дальних покоях. Выходит, только ты ему жена, а остальные никто? Может, другие твоих проделок не ведают, но я-то знаю. Вот и случай с Ли Гуйцзе. Невестушка спрашивает меня, почему, мол, Гуйцзе день погостила и ушла. За что, дескать, на нее зятюшка серчает. Кто его знает, отвечаю. И тут ты со своим языком вылезаешь: «я-то, мол, знаю». Да и как тебе не знать?! Ты же его от себя ни на шаг не отпускаешь.

– Его никто не держит, – не уступала Цзиньлянь. – Он сам ко мне ходит. Может, еще скажете, я его на цепь посадила? Нет, я себе такого не позволю.

– Ты не позволишь! – продолжала Юэнян. – А как ты вела себя вчера? Он сидел у меня тихо и мирно, так ты ворвалась как настоящая смутьянка. Зачем к себе зазывала, а? Говори! Муж – опора наша и поддержка. Он ради нас старается. Чего он дурного сделал, я тебя спрашиваю. За что его на цепь сажать собираешься, а? Бессовестная! Нет у тебя уважения к человеку! Долго я терпела, долго молчала, но ты вынуждаешь говорить. Выпросила украдкой шубу, вырядилась и хоть бы зашла сказаться. И так во всем. У нас не вертеп какой-нибудь. Да и заправиле подчиняются. А тут прислуга на господском месте оказалась – кот с мышью спит. Виданное ли дело! Ты же сама ее распустила, вот она и распоясалась – на людей кидается. И ты ж ее укрываешь и выгораживаешь.

– При чем тут горничная? Это я тебе помешала, так и скажи. Только я тоже одна-одинешенька. А шубу, верно, выпросила. Но хозяин не ради меня одной кладовую открывал. И остальным шубы доставали. Так что же молчишь? Я горничную распустила, ну и что ж? Я мужу радость доставляю. Это, по-твоему, тоже распутство?

Цзиньлянь задела Юэнян за живое.

– Может, ты скажешь, я распутна? – воскликнула Юэнян, и лицо ее побагровело. – Меня, как полагается, девушкой выдали, а не бабой замужней. Я женщина порядочная, за мужчинами не увивалась. Распутна та, кто без стыда и совести с чужими мужьями кокетничает …

Тут выступила вперед невестка У.

– Золовушка, успокойся, уймись! – уговаривала она Юэнян.

– Одного мужа в гроб вогнала, за другого взялась? – не унималась хозяйка, желая высказать все, что накипело.

– Ну и ну! – вступилась Юйлоу. – Что с вами, матушка?! И нас в покое не оставили – решили одной розгой по всем пройтись? – Она обернулась к Цзиньлянь: – А ты уступи Старшей, зачем отговариваться. Хватит вам препираться!

– В драке кулаков не жалеют, в ссоре слов не выбирают, – заметила госпожа У. – Своей руганью вы родных в неловкое положение ставите. Если ты меня не послушаешься, золовушка, не обижайся. Я носилки велю подать и домой уйду.

Ли Цзяоэр тут же уговорила невестку остаться.

Устыженная Цзиньлянь упала посреди гостиной. Она билась головой об пол, била себя по щекам и громко рыдала. У нее выпали шпильки и сбилась прическа.

– Хоть бы умереть мне! – вопила она. – Кому нужна такая жизнь! Раз тебя по всем правилам выдавали, а я мужа захватила, в чем же дело! Вот вернется сам, пусть разводную дает, и я уйду. Бери его себе, только попомни, тебе мое место все равно не занять.

– Вот смутьянка! – кричала Юэнян. – Ты ей слово, а она целые потоки изрыгает. Так будешь на полу валяться, чтобы потом на меня свалить, да! Ждешь, пока хозяин появится? Надеешься его со мной поссорить? Вытворяй, что хочешь, не испугалась!

– Да уж где мне с тобой, порядочной и непорочной, сравняться!

– Да, порядочная и непорочная! – с еще большим гневом воскликнула Юэнян. – Я любовников не завожу.

– А кто заводит? – вопрошала Цзиньлянь. – Ну, хоть одного мне назови!

Предвидя возможный исход разгоревшейся брани, Юйлоу подошла к Цзиньлянь и попыталась ее поднять.

– Пойдем! – говорила она. – Нехорошо так! Нельзя так расходиться. Наставниц постыдилась бы. Вставай. Я тебя провожу.

Но Цзиньлянь не собиралась вставать с пола. Тогда Юйлоу помогла Юйсяо, и они проводили Цзиньлянь к себе.

Тем временем старшая невестка У уговаривала Юэнян:

– Разве тебе, золовушка, в твоем-то положении можно так раздражаться! И ведь из-за пустяка. Когда меж вами, сестры, царит мир и согласие, мне гостить у вас – одно удовольствие. Когда же ругань затеваете и к советам не прислушиваетесь, это никуда не годится.

Во время ссоры монахини отправили послушниц полакомиться сладостями, а сами, завернув коробки с подарками, поднялись из-за стола и попрощались с Юэнян.

– Не обессудьте, не взыщите, наставницы милосердные! – говорила им Юэнян.

– Что вы, бодхисаттва! – уверяла ее монахиня Сюэ. – Будьте покойны! Очага без дыма не бывает. В сердце всегда теплится невидимый огонек, а стоит пошевелить – и задымит. Друг дружке уступать надобно, тогда и жизнь пойдет на лад. Как предписано буддийским законом: охлади сердце, чтобы уподобилось оно ладье одинокой, что недвижно стоит на причале. Очисти престол души и откроется путь к просветлению. Если же ослабишь путы, отомкнешь замки, то пусть хоть тьмою снизойдут духи-хранители с ваджрами, им тебя не спасти. Человек должен обуздать страсти и пыл. Будда и патриархи именно с этого начали подвижничество. Мы пошли. Простите нас, бодхисаттва, за беспокойство и живите по-хорошему.

Монахини поклонились. Юэнян ответила им поклонами.

– С пустыми руками отпускаю вас, наставницы милосердные, – говорила она. – Не обессудьте. Я к вам слугу с гостинцами направлю.

Юэнян обратилась к падчерице и Ли Цзяоэр:

– Проводите наставниц. Собаку подержите.

Когда монахини ушли, Юэнян присоединилась к невестке У и остальным.

– Глядите! – говорила она. – Руки совсем онемели. А до чего холодные! Кроме чаю с утра крошки в рот не брала.

– Как я тебя, золовушка, уговаривала, – вставила невестка, – не волнуйся, не горячись! Нет, ты меня не хотела слушать. А тебе время подходит. Разве так можно!

– Но ты же, невестушка, сама очевидица, – продолжала хозяйка. – Разве я ругань начала? Зачем перекладывать с больной головы на здоровую? Я всегда уступаю, только мне никто не уступит. Мужа захватила и держит. Они с горничной заодно. Что они там у себя вытворяют, другим и в голову не придет. Женщина, а ни стыда ни совести. Себя она не видит, других распутными обзывает. Бывало, сестрице Ли житья не давала, целыми днями ругалась. И чего она только на нее ни наговаривала. Все у нее виноваты, только сама она невинна, как святая. Коварства и вероломства в ней хоть отбавляй. Словом, зверь в человеческом обличии. Она никаких доводов не признает, а клятвами огорошит любого. Но я за ней слежу, глаз не спускаю. И что ее ждет впереди? Вот при вас ведь дело было. Я, по-хорошему, чай приготовила, ее матушку к столу ждала, так она, видите ли, ни слова не говоря, домой отправила. Она спит и видит с кем бы поругаться. Подкрасться под двери и подслушать! Это еще что за новость!? Да кто тебя испугался! Наговаривай мужу сколько влезет. Разойдемся, и дело с концом.