…..
Тут неожиданно объявили:
– Их сиятельства господа Цай и Хуан пожаловали.
Цензор Сун тотчас же убрал шашки. Поправив одежды, все вышли им навстречу.
На Цае Девятом был светлый халат и золотой пояс. Его сопровождала многочисленная свита. Цай распорядился вручить Симэнь Цину визитную карточку, на которой значилось: «От Цай Сю с поклоном». Вошли в залу.
– Позвольте вам представить, – обратился к Цаю начальник ведомства Ань.
– Господин, рад с вами познакомиться! – сложив руки на груди, говорил Цай.
– Буду счастлив нанести вам визит, – отвечал Симэнь.
После взаимных приветствий сняли верхние одежды и сели. Подали чай. Начался обмен любезностями. Симэнь кликнул певцов, и Цай Сю занял почетное кресло, остальные же расселись на места хозяев.
Повара подносили все новые кушанья. Актеры вручили гостю перечень исполняемых вещей. Цай Сю выбрал драму «Двое верных»[6]. Пока актеры сыграли две сцены, слуги не раз обносили гостей вином. Потом цензор Сун велел исполнителям ролей героя и героини наполнить пирующим кубки. Певцы тем временем запели на мотив «Вешние воды»:
Выезжает из стольного града на пегом коне …
– А я, углубляясь в суть дела, мог бы несколько уточнить, – засмеялся Цай Сю. – Как сказано, «императорский цензор на темно-пегом коне, а три господина подобны почтенному Лю, по-прежнему в рыжих усах»[7].
– Да, господа, – вставил Ань, – нынче не тот день, когда «цзянчжоуский конюший слезами своими темный халат окропил»[8].
Пирующие рассмеялись.
Симэнь велел Чуньхуну спеть цикл «Варваров я усмирил и с докладом стою у Ворот Золотых», который привел цензора Суна в неописуемый восторг.
– Какой милый юноша! – сказал он Симэню.
– Из моих домашних, – объявил хозяин. – Уроженец Сучжоу[9].
Цензор взял певца за руку и попросил, чтобы тот наполнил ему кубок, а потом наградил его тремя цянями серебра. Чуньхун благодарил цензора земным поклонами.
Да,
Все ниже, ниже солнце за окном,
И все длиннее тени от растений.
Полны бокалы пенистым вином,
А сколько прозвучало песнопений!
Хоть свет дневной еще и не погас,
А уж пробили предвечерний час.
Незаметно солнце склонилось к западу. Цай Сю велел приближенным подать одежды и начал откланиваться. Напрасно упрашивали его остаться. Хозяева пира вышли за парадные ворота проводить высокого гостя, а с его секретарями отправили на пристань в Синьхэкоу баранью тушу, вина и куски шелков, но не о том пойдет рассказ.
Вскоре откланялся и цензор Сун.
– Послезавтра вам опять предстоит беспокойство, – говорил он Симэню.– Так что я вас пока не благодарю.
Гости сели в паланкины и отбыли. После проводов Симэнь вернулся в залу и отпустил актеров.
– Послезавтра приходите! – наказал хозяин. – Еще из своих кого получше захватите. Его сиятельство, слыхали, самого губернатора Хоу принимает.
– Знаем, – отвечали актеры.
Симэнь велел поставить вина. Дайаня послал за Вэнь Куйсюанем, а Лайаня за Ин Боцзюэ, которые не заставили себя долго ждать. После взаимных приветствий сели. Трое певцов обносили их вином и услаждали слух пением. Чжэн Цзинь и Цзо Шунь пели в дальних покоях.
– Завтра невестушки[10] к тебе собираются, – обращаясь к Боцзюэ, говорил Симэнь. – Певцов позовешь или забавников?
– Как ты, брат, ловко рассуждаешь! – отозвался Боцзюэ. – Бедному человеку такая роскошь не по карману. Двух певиц позову и хватит. А невесток я попросил бы пораньше пожаловать.
В передней зале продолжался пир.
Тем временем в дальних покоях первыми отбыли свояченица Мэн Старшая и невестка Мэн Вторая, за ними стала собираться и золовка Ян.
– Погостили бы еще денек, золовушка! – упрашивала ее Юэнян. – Домой-то успеете. Матушка Сюэ послушниц за священными книгами послала. Писание послушали бы вечерком.
– Я бы осталась, сестрица, – говорила золовка. – Да на завтра, сказать по правде, помолвка племянника назначена. За мной прислали, на смотрины просят придти.
Золовка Ян откланялась и ушла. Остались только жены приказчиков Фу, Ганя и Бэнь Дичуаня, а также Дуань Старшая. Юэнян продолжала сидеть со старшей невесткой У и матушкой Пань. Сбоку от них стояли барышня Шэнь Вторая и певица Юй, которые наливали вино и пели, а оба певца были отпущены в залу. Пир продолжался до темна. Потом жены приказчиков попрощались и только Дуань Старшая заночевала у Сюээ. Матушка Пань удалилась на покой к Цзиньлянь.
В покоях Юэнян остались старшая невестка У, Ли Гуйцзе, Шэнь Вторая, три монахини, барышня Юй, а также Ли Цзяоэр, Мэн Юйлоу, Пань Цзиньлянь. Тут в передней зале закончился пир, и слуги принесли посуду. Цзиньлянь поспешно удалилась в передние постройки и, пробравшись к калитке, спряталась в тени. Показался Симэнь. Он шел, шатаясь из стороны в сторону, поддерживаемый Лайанем, который нес фонарь. Они направлялись в покои Ли Пинъэр, но, заметив Цзиньлянь, Симэнь взял ее за руку и вошел в ее покои, а Лайаню наказал убрать посуду.
Юэнян думала, что вот-вот появится хозяин, и проводила певицу Шэнь, Ли Гуйцзе и барышню Юй в комнату Ли Цзяоэр.
– Что там батюшка делает? – спрашивала Лайаня хозяйка. – Сюда придет?
– Не устояли, к матушке Пятой отбыли, – отвечал слуга.
– Ну ты подумай, что творит негодник, а! – обращаясь к Юйлоу, говорила в раздражении Юэнян. – Я-то полагала, он к тебе нынче пойдет, но видно, похоть ее одолевает. Вот его туда и тянет. Расстаться не в силах.
– Пусть себе наслаждается, сестрица, – отозвалась Юйлоу. – Не надо волноваться, а то и мы недалеко от нее уйдем. Матери наставницы над нами смеяться будут. Шесть нас у батюшки. К которой захочет, к той и пойдет. Ему не закажешь!
– Наверняка они загодя договорились, – продолжала Юэнян. – Видала, как она бросилась, как только у него гости разъехались? – Хозяйка обернулась к Сяоюй: – Ступай посмотри, если на кухне никого нет, запри внутренние ворота и пригласи трех матушек наставниц. Будем слушать драгоценный свиток в их исполнении.
Позвали Ли Гуйцзе, Шэнь Вторую, Дуань Старшую и барышню Юй.
– Я наказывала прислать младших буддийских послушниц[11] и принести «Драгоценный свиток о праведной Хуан», – объяснила Юэнян старшей невесте У. – Жаль, золовушка ушла.
Хозяйка велела Юйсяо заварить лучшего чаю.
– Давай с тобой по очереди за чаем следить, – обратилась Юйлоу к Ли Цзяоэр, – а сестрицу Старшую не будем отвлекать.
И они распорядились насчет чая.
Немного погодя на кане был поставлен стол. Появились три монахини, и, скрестив ноги, расположились на кане. Вокруг разместились все остальные. Юэнян обмыла руки и воскурила благовония.
Мать Сюэ раскрыла «Драгоценный свиток о праведной Хуан»[12] и запричитала высоким голосом:
Ибо известно: Закон
Вовек не погаснет, ведь он
Есть ничто.
Также и корня Пути
Рождения нам не найти,
Ведь то, что в миру рождено,
Все миру не нужно давно.
Поэтому Тело Закона
Исконно
Посредством Восьми вечных образов
Явлено.
И восемь, поэтому образов
Являют нам Тело Закона
Во славе стозвонной
[13] .
Сколь ярок светильник Добрейшего!
Отверз он врата мироздания.
Сколь ясно и зеркало Буддово!
Пронзает оно тьму бездонную.
Сто лет – только миг остановленный
[14] .
Четыре великих субстанции
Всех тел
[15] , словно тень, иллюзорные,
Как отблеск барашка волны.
О, люди, вьются день-деньской
В мирской
Пыли.
Конца нет суете людской:
С утра до утра,
В сиюминутных
Делах беспутных
Бегут
Все дни.
И разве знают про покой
Про просветленье
Сердец они?!
Стремятся вечно ублажать
И чувства, и мышление
И тонут в пагубных страстях
И в искушениях.
Хотят добиться славы, чтоб
Затмить всех современников
Все это только бренный сон.
Сих мира пленников.
Чинов, богатства их, порой,
Гора – не ниже облаков!
Не избежать под той горой
«Нет постоянства» –
Едва пронесутся и ветер, и пламя,
Как сгинет и стар, и млад.
Иссякнут потоки, обрушатся горы –
И где целый славный град?!
Псалом вознесу я на десять стран света
В восьми – возведу алтари
[17] .
Спаси от бессчетных страданий Обитель
[18] !
Врата Пустоты отвори
[19] !
Псалом гласит:
Кто счастлив и знатен, кто беден, убог –
Тому есть всегда основанье.
И ты не проси никогда, чтобы Бог
Дал лучшие предначертанья.
Весенние дни растранжирил ты зря –
Не вырастил тучных колосьев.
На ниве теперь не собрать урожай –
Надежд не питай ты на осень!