– Не то вы говорите, дядя. Какой бы строгий муж ни был, жену он бить не будет, если она расторопна и услужлива. А я так себя поведу, что сама лишнего не скажу и разговоры слушать не стану. Что он мне сделает! Конечно, если жена поесть любит послаще, ленива да с длинным языком, такая сама на свою голову неприятности накликает. Такую и стоит бить как собаку.

– Погоди! – не унимался Чжан. – У него, говорят, дочь лет четырнадцати, незамужняя. Вот на нее нарвешься, а языков хоть отбавляй – изо всех углов начнут на тебя шипеть, что тогда?

– Ну что вы, дядя, все говорите! Взрослые – взрослыми, а дети – детьми. К каждому свой подход. С ребенком надо быть ласковой, тогда не придется опасаться, что муж разлюбит или дочь ослушается. Не боюсь я, будь у него куча детей.

– Посмотри, до чего он беспутный! Домой не заявляется – спит среди цветов, ночует под ивами[14]. Ничтожество – одна лишь внешность и есть. Скольких он обобрал! Не погубил бы он и тебя.

– И опять вы не правы, дядя, – стояла на своем Мэн. – Ну и что ж из того, что муж гуляет. Наше женское дело – в заднем флигеле распоряжаться, а что там, за дверьми нашими делается, – нас не должно касаться. Ведь не бегать же за мужем по пятам! А счастье человека – оно как деньги – приходит и уходит. Один бедствует, другой роскошью наслаждается. Случается, и у государя казана пустеет, тогда и ему приходится к придворному конюшему за займами обращаться. Кто, – про купцов я и не говорю, – будет деньги как сокровище хранить! Достаток на подоле приходит. И к чему вы, дядюшка, так расстраиваетесь?

Удостоверился Чжан Четвертый, что невестка на язык остра, ее не переубедишь, побледнел от досады, выпил чашку-другую жидкого чаю и ушел.

О том же говорят и стихи:

Пристыженный дядя Чжан вернулся домой и рассказал обо всем жене. Решили обождать до свадьбы, чтобы тогда сослаться на племянника Ян Цзунбао и не дать невестке увезти добро, но об этом пока распространяться не будем.

Наступило двадцать четвертое число, когда Симэнь Цин должен был прибыть с подарками. Он пригласил и старшую жену У Юэнян. Нагрузили тюков двадцать одежд и украшений, нарядов на все сезоны года, лучших фруктов и сладостей, шелков и парчи. Приглашены были тетушка Ян и Мэн Старшая, но об этом говорить подробно не будем.

Еще через два дня позвали, как просила золовка, двадцать монахов отслужить заупокойную службу по усопшему мужу. После поминок предали сожжению табличку покойного.

Перед самым отъездом Мэн дядя Чжан позвал в дом соседей, чтобы поговорить с невесткой в их присутствии.

Симэнь Цина сопровождала тетушка Сюэ. Чтобы перевезти постель невесты и сундуки с приданым, они прихватили нескольких бездельников и человек двадцать солдат охраны. Но их удержал дядя Чжан:

– Именем Неба прошу! Обождите грузить! – кричал он. – Мне надо кое-что сказать.

Чжан пригласил всех в дом.

– Послушайте, уважаемые соседи! – обратился он к собравшимся, когда все вошли в дом и уселись. – Вот и сама хозяйка здесь. Всем известно, что твой муж, Ян Цзунси, – Чжан обернулся к Мэн, – и его меньшой брат, Ян Цзунбао, – мои племянники, дети моей старшей сестры. Племянник, увы, скончался. Он оставил после себя солидное состояние. Ты вот в другой раз замуж выходишь, нам, родственникам, неудобно, конечно, вмешиваться в твои дела. Что верно, то верно. Но как быть с малолетним чадом Ян Цзунбао, как, я вас спрашиваю? За какие такие грехи в прошлой жизни возлагается на меня его содержание?! Ведь он родной брат твоего покойного мужа. И у него есть доля в братнином наследстве. Ты в дом к мужу уходишь и иди себе, мы тебя не держим, но открой при соседях сундуки, чтобы все знали, что ты берешь. Что ты на это скажешь, а?

– Почтенные соседи, – с плачем начала Мэн. – Не прав мой дядя. Ведь ничего я мужу дурного не сделала, его не губила. К своему позору я в другой раз выхожу замуж[15]. А какие у него водились деньги, каждый знает. Было у него кое-какое серебро, да только все на дом пошло. Но дом-то я ведь с собой не беру, брату мужа оставляю. И до мебели я не дотронулась. А на три или четыре сотни долговых обязательств, векселей и расписок! Я их вам передала. Вернут деньги, вам же на расходы пойдут. О каких деньгах вы толкуете?!

– Серебра у тебя, допустим, нет. А сундуки ты все-таки открой. Пусть соседи поглядят. Мне твоего не нужно!

– Может, тебе захотелось на ноги мои поглазеть? – спросила Мэн.

Во время замешательства, опираясь на клюку, появилась тетушка Ян.

– Госпожа Ян идет, – послышались голоса, и все собравшиеся поклонились.

Ян с поклоном приветствовала присутствующих и села в предложенное ей кресло.

– Достопочтенные соседи! – начала она. – Я – тетка родная и должна вам сказать, что как тот, кого не стало, был моим племянником, так и тот, кто здравствует, мне такой же племянник. Когда кусают один палец, болят все десять. Нечего тебе считать, сколько серебра осталось после ее мужа. Пусть будет целый миллион, но ты только погляди на нее: одинокая, слабая женщина, а ты не даешь ей выйти замуж. Зачем ты, спрашивается, ее держишь?

– Правду говорит госпожа! – раздались громкие голоса соседей.

– Разве она не вправе взять с собой то, что ей принадлежит?! – продолжала золовка. – Не подумайте, будто у меня с ней какой-то тайный сговор. Но защитить ее требует моя совесть. Не скрою, мой племянник был добр, справедлив и сдержан, и потому мне нелегко с ней расставаться. А то б я и не подумала вмешиваться.

– А ты не дура! – перебил ее стоявший рядом Чжан. – Где сиро да бедно, там феникс не садится.

Это вывело тетушку Ян из себя. Лицо ее налилось и побагровело от злости.

– Не болтай глупости, Чжан! – тыча ему пальцем в лицо, заругалась она. – Кто бы я ни была, в доме Янов я – полновластная хозяйка. А ты – болтун! Какое ты имеешь к Янам отношение?

– Да, я другой фамилии, но обоих племянников вырастила моя родная сестра. Женщина на сторону уходит, а ты одной рукой воду льешь, а другой – норовишь пожар разжечь.

– Ах ты, старый бесстыдник, собачья кость! Какой же прок ее, слабую, дома оставлять, а? Или ты сам задумал за ней поволочиться? А может, хочешь поживиться за ее счет, а?

– На деньги я не зарюсь, – не отступал Чжан. – Но обоих племянников растила моя сестра. Оплошаешь раз, потом жить будет нечем. Я ведь не такой палач, как ты, желтая кошка – черный хвост, и на всех, как ты, не набрасываюсь.

– Ах ты, рабское твое отродье, наплодил нищих, краснобай несчастный! Не плети вздор и заткнись! Подохнешь – веревки на вынос не дам.

– Пустомеля! Поживиться захотела, погреть свой хвост, старая шлюха? Удивляться не приходится, что у тебя детей нет.

Еще пуще разозлилась старуха.

– Ах ты, старый хрыч! Боров проклятый! Лучше совсем не заводить детей, чем по монастырям околачиваться, с монахами спать, как твоя женушка, пока ты храпишь, старый пес!

Они чуть было не схватились драться, но их вовремя удержали соседи.

– Дядя Чжан, ладно! – уговаривали они. – Уступите ей.

Сваха Сюэ, завидя переполох, позвала слуг Симэня и солдат из охраны. Пока шла ругань, они спешно погрузили кровать, полог, приданое и быстро удалились. Чжан сильно разгневался, но перечить больше не решался. Соседи, наблюдавшие сцену, сперва хотели было их уговорить, но вскоре разошлись.

Второго дня в шестой луне Симэнь Цин пожаловал в паланкине, украшенном четырьмя парами обтянутых в шелк красных фонарей. Проводить сестру пришла Мэн Старшая. Ехал на коне Ян Цзунбао. Ему к этому времени сделали прическу и одели в светлый шелковый халат. Симэнь подарил ему кусок лучшего атласа и отделанный жемчугом пояс. Невесту сопровождали служанки Ланьсян и Сяолуань. Нагрузили многочисленные постели, а сзади шел пятнадцатилетний слуга Циньтун.