Грушевый сал распустился с улыбкой, Ива кудрявой не гнет головы, Чайные розы в цветении зыбком Чают дождаться бутонов айвы [23]. На мотив «Остановив коня, внимаю»: Заросшие тропинки, Заглохшие плетни. Нестройные травинки, И смолкли соловьи. Дождливой паутинкой Опутан сонный сад, На мостике с горбинкой Дробинки наугад. А шмель забыл багряной Гвоздики аромат, Не пьет нектар медвяный – Промок его наряд. Стою я на террасе, Вздыхаю у перил. О, как непрочно счастье – Любимый разлюбил. На мотивы «Опустился дикий гусь» и «Победной песни»: Вот нахмурила Си Ши зимородки-брови, Затаила чудный лик – в яшмовом покрове. Красноперый козодой плачет в сизой дымке И роняет на цветы жемчуга-слезинки. Вдруг на солнце засверкал шляпы светлый глянец, И подвески закружил искрометный танец. Как цветочная пыльца шпилек ароматы Плавно реют у крыльца Прекрасное тронешь – в грязи замараешь. В пучину залезешь – всех рыб распугаешь. Пичуга влетела – от страсти пьяна. Лишь мне нет опоры – тоскую одна. – Да, в самом деле вы чудесно поете! – сказал, кивая головой Симэнь. – Нас обучали и коротким романсам,– говорили, кланяясь, певцы. – Мы Вам сейчас споем, батюшка. – Очень хорошо! Спойте! – попросил Симэнь. Певцы запели: Вот шелка кусок белоснежного На раме тугой растянул, Взял кисть и на поле безбрежное Великий художник взглянул: Там травы баюкают нежные В рассветной сиреневой мгле, Телята желтеют потешные. А на раздобревшем воле, Листая потертую книжицу, Задумался старый пастух… Котята весенние лижутся, И стоны рожка нежат слух. Трясутся хвосты в нетерпении, Гоняют назойливых мух. Чтоб подлинным стало творение Немало затрачено мук. Есть в библиотеках стихи и романы, Есть лютня и цитра, есть флейта и цинь. Немало поэтов, чьи песни желанны, Но «Солнечных весен» [25] вторых не найти. Великие песни веками нетленны – Поют их красавицы наперебой. Да будет прославлен поэт вдохновенный, Как в «Оде о высях» [26] воспевший любовь. На тот же мотив:
Поля предо мной благодатные: Колосья холмами лежат, Равнинами грядки опрятные, И вьется косая межа. Меж рисом и просом бежит тропа И прячется в горной дали. Пшеница златая лежит в снопах, Тутовник – чернее земли. Там аиста песня нехитрая, А там – обезьян грубый крик. Лачуга в пыли глинобитная, Горбатый хозяин-старик. Его сыновья в поле день-деньской, Им в полдень приносят еду, Желудки наполнят — и в тень с мошкой Под сеткой у леса уснут. Поэзию жизни обыденной Познали певцы царства Бинь [27], И мир, их глазами увиденный Дано было мне полюбить. Под красками мнится природа сочнее: Речушка змеится меж розовых гор, И ряской живою в груди зеленея, Раскинулся вволю озёрный простор. А осень пестра на цветочной поляне, И дымкою трав затянулась река. Оделись в солому на поле крестьяне, И прыгает сом в кузовке рыбака. Тропинками посуху лунные блики, И палевым отсветом над глубиной. Слышны журавлей улетающих крики, И чайки не реют над мёрзлой волной. Творец вдохновенный, художник великий Мирские мгновенья стряхнул, словно пыль. И будто Цанлан – водный скит многоликий [28], Воспел этот край, как священную быль. На тот же мотив: Вот хмурятся тучи обвисшие, И стелется по небу мгла, И снег, как подвыпивший лишнее, Обмяк, но лачуга тепла. Чтоб сытыми быть и богатыми Я чашу налью до краев, Жена сварит кашу с бататами, В жаровню подброшу я дров. Вдруг песнь привлечет журавлиная – За птицей пошлю сыновей – С нее написал бы картину я, И птице в тепле веселей. И песня сложилась бы ладная; Мы чаши осушим не раз!.. Как жаль! Оделен ли талантом я? – Ищу, не найду нужных фраз. В восторге до самозабвения Великий художник творит. Воспел старика вдохновения И чист стал душой, как нефрит. На, действительно, голоса их были чисты, а песни плыли облаками и превращались в «Белые снега»[29]. Юэнян, Юйлоу, Цзиньлянь и Пинъэр, завороженные тоже вышли к пирующим. |
