– Возьми в шкафу, – отвечал Шутун. – Только вчера убрал, сегодня опять подавай.

Юйсяо, не взяв одежды, подошла к нему вплотную и стала глядеть, как он завязывает волосы.

– Ну и чудной ты! – заметила она, шутя. – Ленту красную нацепил, букли выпустил, как старуха.

Юйсяо обратила внимание на его обшитую кисеей белую полотняную рубашку с двумя подвешенными на шнурках кисейными мешочками для благовоний – розовым и зеленым.

– Дай мне этот розовый, – попросила она.

– Любимую вещь просишь, – отвечал Шутун.

– Но парню розовый не к лицу, – пояснила Юйсяо. – Он больше мне подойдет.

– Погоди… – протянул Шутун. – А парень тебе не подойдет?

Юйсяо игриво ущипнула его за руку и сказала:

– Ах ты, арестант! Бахвалишься, будто на базаре всучиваешь картинки с богами – хранителями дверей? Подумаешь, драгоценность какая!

И без лишних объяснений она схватила, порвав шнурки, оба мешочка и сунула в рукав.

– Какая ж ты настырная! – упрекнул ее Шутун. – Гляди, даже пояс оборвала.

Юйсяо в шутку ударила Шутуна, который уже стал выходить из себя.

– Брось дразнить, сестра! – огрызнулся он. – Дай сделать прическу.

– Я вот что хочу тебя спросить, – продолжала разговор Юйсяо. – Не слыхал, куда нынче батюшка собирается?

– На проводы уездного архивариуса Хуа идет, – отвечал Шутун. – У его превосходительства Сюэ прощальный пир устраивают. Возвратится, самое раннее, после обеда. Потом батюшка, кажется, хотел с дядей Ином отнести серебро богачу Цяо. Батюшка дом у него покупает. Там тоже, наверно, без угощения не отпустят.

– Тогда никуда не ходи, меня обожди, – сказала Юйсяо. – Мне с тобой поговорить надо.

– Ладно, – согласился Шутун.

Договорившись о свидании, Юйсяо поспешно подхватила одежды и удалилась в дальние покои.

Немного погодя появился Симэнь и кликнул Шутуна:

– Никуда не отлучайся! Напишешь двенадцать приглашений местной знати по случаю месяца со дня рождения Гуаньгэ и запечатаешь в красные конверты.

Симэнь позвал Лайсина и наказал ему закупить продукты, накрыть столы и приготовить все как полагается к приему именитых гостей. Дайань с двумя солдатами должны были разнести приглашения и позвать певичек. Циньтуна оставили прислуживать гостям.

Отдав распоряжения, Симэнь отбыл верхом на проводы, а Юэнян с остальными женами принимали прибывавших на пир. Гостьи собрались сперва в крытой галерее, где пили чай, а потом проследовали в большую залу, где стоял экран, на котором красовался павлин, лежали тюфяки, расшитые лотосами. Посередине залы располагался пиршественный стол. Четыре певицы музыкой и пением услаждали пировавших.

Симэнь в самом деле возвратился только после обеда. У него тоже был накрыт стол. Он пригласил к себе Ин Боцзюэ и Чэнь Цзинцзи. Они захватили с собой семьсот лянов и пошли напротив, к богачу Цяо, оформить покупку дома.

Женщины продолжали пировать, когда Юйсяо, прихватив серебряный кувшин вина, четыре груши и апельсин, юркнула во флигель, желая угостить Шутуна. Слуги во флигеле не было, и Юйсяо, опасаясь, как бы ее не заметили, оставила кувшин и вышла.

Как на грех, прислуживавший гостьям Циньтун углядел, как в кабинет прошмыгнула Юйсяо и на некоторое время там задержалась. Циньтун решил, что Шутун у себя, и бросился во флигель. Однако Шутуна там не оказалось. Под кроватью же стоял кувшин подогретого вина и фрукты. Циньтун поспешно спрятал фрукты в рукав, кувшин – под одежду и пошел прямо к Ли Пинъэр. Инчунь находилась при хозяйке на пиру, и в комнате с Гуаньгэ оставались кормилица Жуи и Сючунь.

– А где же сестрица? – спросил вошедший Циньтун.

– Она на пиру, матушке прислуживает, – отвечала Сючунь. – А зачем она тебе?

– Да я вот кое-что принес, хотел попросить ее спрятать.

– Что же именно? – поинтересовалась Сючунь.

Циньтун мялся. Между тем Инчунь внесла блюдо жареной гусятины и тарелку посыпанных сладкой пудрой пирожков-розочек с фруктовой начинкой и стала угощать кормилицу.

– Ах ты, арестант! – заметив Циньтуна, воскликнула Инчунь. – Что ты ухмыляешься? Почему в зале не помогаешь?

Циньтун извлек из-под полы кувшин и попросил:

– Будь добра, спрячь куда-нибудь.

– Да ведь в нем гостьям вино подогревать надо, – отвечала Инчунь. – Зачем же ты его взял?

– Не спрашивай! Шутун с Юйсяо спутался, вот она ему в кабинет кувшин вина и принесла, а еще апельсины и груши. Она его угощать собирается, а я их разыграю. Спрячь, сестрица, как следует, а придут искать – не давай, ладно? И мне-таки кое-что перепадет. – Циньтун показал Инчунь апельсин и груши и продолжал: – Я вино больше подогревать не буду. Мне пора собираться. Нынче моя очередь на Львиной ночевать.

– А если заметят пропажу, подымут шум? Тебе же тогда и достанется.

– Но я тут ни при чем! Не я ж кувшин стащил! Кто крадет, тот пусть и дрожит.

Сказав это, торжествующий Циньтун вышел, а Инчунь унесла кувшин во внутреннюю комнату и поставила на стол, но не об этом пойдет речь.

Под вечер пирующие разошлись. Когда стали убирать посуду, недосчитались кувшина. Юйсяо бросилась в кабинет, но его там не было и в помине. Еще одна пропажа! Юйсяо спросила Шутуна.

– Я уходил по делам и ничего не знаю, – отвечал слуга.

Юйсяо всполошилась и начала приставать к Сяоюй.

– Вот взбалмошная потаскуха! – ругалась на нее Сяоюй. – Я чай подавала, а ты с кувшином была, ты же сама вино разливала, чего ж на меня-то сваливать?

Обыскали всюду, но кувшина не нашли. Когда пришла Ли Пинъэр, Инчунь – так, мол, и так – поведала хозяйке о Циньтуне: заходил Циньтун с кувшином и велел мне спрятать.

– Ах он, арестантское отродье! – воскликнула Пинъэр. – Для чего он сюда с кувшином приходил? А в дальних покоях целый переполох поднялся. Юйсяо сваливает на Сяоюй, Сяоюй – на Юйсяо, а та плачет, клянется, не брала. Ступай, отнеси быстрее, а то и тебе попадет.

Инчунь достала кувшин и понесла в дальние покои. Повздорившие служанки между тем направились к Юэнян.

– Да вы ж за посуду отвечали, вы и кувшин потеряли! – заругалась на них Юэнян. – Как вы смеете препираться, вонючки проклятые?

– Я при матушке была, а за посудой она смотрела, – оправдывалась Юйсяо, указывая на Сяоюй.

– Ведь я к супруге У Старшего за чаем ходила. Это ты с кувшином оставалась. Куда ж он исчез? – допытывалась, в свою очередь, Сяоюй. – У тебя мозги, случайно, не покосились, не опустились в зад, а? А то вон как ты раздалась!

– Но сегодня на пиру были только свои! – заметила Юэнян. – Куда он мог деться? Взять его никто не мог. Узнает хозяин, достанется вам.

– Если только батюшка меня изобьет, я тебе, негодяйка, этого не прощу,– заявила Юйсяо.

Пока между служанками шла перебранка, вернулся Симэнь.

– Что за шум? – спросил он.

Юэнян рассказала ему про исчезновение кувшина.

– Ну, поищите спокойно, не торопясь, – посоветовал Симэнь. – К чему же зря крик подымать?

– Да как же тут молчать?! – вставила Цзиньлянь. – Мы, небось, не Ван Миллионщик[8], чтобы спокойно глядеть, как после каждого пира серебро исчезает. Стерпишь пропажу одну, другую, а там увидишь и мошну пустую.

Этим замечанием, дорогой читатель, Цзиньлянь упрекала Пинъэр. Ведь когда у той вышел месяц со дня рождения сына, тоже пропал кувшин, что уже служило дурным предзнаменованием.

Симэнь сразу понял ее намек, но промолчал. В это время Инчунь внесла кувшин.

– Вот и кувшин отыскался! – сразу воскликнула Юйсяо.

– Где ж ты его нашла? – спросила Юэнян у Инчунь.

Инчунь рассказала, как Циньтун принес кувшин в покои ее госпожи, Пинъэр, и попросил спрятать, а где он его взял, она не знает.

– А где сейчас Циньтун, рабское отродье? – спросила Юэнян.

– Сегодня его черед ночевать на Львиной, – объяснил Дайань. – Он уже ушел.

Цзиньлянь усмехнулась.

– Ты что смеешься? – спросил Симэнь.

– Циньтун из слуг сестрицы Ли, – заговорила Цзиньлянь. – Вот он к ней кувшин и унес. Наверняка хотели припрятать. На твоем месте я б за негодяем слугу отправила, всыпала бы рабскому отродью как следует и выпытала, в чем дело. А сваливать вину на служанок, значит бить мимо цели.