«Братья и друзья, с давних времен, как вам известно, ваши отцы и ваши предки были вассалами и подданными моих предшественников; и мы, ныне живущие, связаны подобными же отношениями. Мы всегда относились друг к другу с самым большим уважением, и вы относились к своим законным сюзеренам так, как подобает хорошим вассалам. И я полагаю, ва!м известно от ваших предков, что мы не являемся коренными жителями этой страны, что наши далекие пращуры пришли издалека под руководством вождя, который здесь их оставил. По прошествии многих лет этот вождь вернулся. Он нашел ваших предков обосновавшимися в этом краю, женатыми на местных женщинах, с которыми у них было много детей; они не захотели следовать за ним и отказались признать его правителем страны. Перед тем как расстаться с этой страной, он сказал, что вернется сам или пришлет вместо себя кого-нибудь, кто сможет подчинить себе людей и заставить их выполнять его указания. Как всем известно, мы не переставали его ждать. Итак, судя но тому, что рассказал нам капитан о короле и государе, который сюда его прислал, с учетом того, из какой части света он прибыл, я полагаю, и вы должны со мной согласиться, что этот король — как раз тот сеньор, которого мы ждали; это подтверждается и тем, что, как говорит капитан, о нас там уже слыхали. Поскольку наши предшественники не выполнили своих обязательств перед своим государем, то предстоит это сделать нам; и возблагодарим наших богов за то, что в наше время совершилось то, чего так долго ожидали наши отцы. До сих пор вы признавали меня своим сеньором и подчинялись мне. Теперь я прошу вас подобным же образом признавать своим законным сеньором этого великого короля и подчиняться ему, а в его отсутствие — его капитану. Вы будете присылать ему дань и назначать людей на трудовую повинность — как вы это делали для меня до сегодняшнего дня, поскольку я тоже должен выполнять его указания и поручения. Выполняя мою просьбу, вы не только следуете своему долгу, но и доставляете мне большую радость».

Сам Кортес признает, что Моптесума произносил эту речь, плача и вздыхая. Понятно, что он сделал это заявление под жестоким нажимом. Те, к кому Моптесума обращался, были настолько взволнованы, что долго не решались ничего сказать в ответ, и даже испанцы испытывали большую жалость к Моптесуме. В конце концов короли и правители обрели дар слова и заявили, что считают Моитесуму своим государем, и должны подчиняться ему, что они и делают в данном случае. Они признали себя вассалами Его Величества и выразили согласие присылать ему своих детей в заложники. Кортес обязался хорошо с ними обращаться. Протокол собрания был надлежащим образом заверен нотариусом экспедиции.

Эта вторая в архиве Кортеса речь Монтесумы очень напоминает первую часть той речи, которую, по свидетельству конкистадора Моптесума произнес при их первой встрече. Здесь также содержится ссылка на миф о Кецалькоат- ле. Конечно, бог остается не названным по имени: то ли потому, что в то время Кортес не придал этому важного значения, то ли, скорее, потому, что предпочел не упоминать имени тольтекского бога в письме к королю, чтобы тот не принял его, Кортеса, за отъявленного лжеца: он действительно сказал Моптесуме, что Его Величество был как раз «тот сеньор, которого мы ждали».

Подлинность этих речей была подвергнута сомнению. В акте передачи власти, исполненном Монтесу мой, некоторые исследователи увидели фальшивку Кортеса, направленную на то, чтобы вывести Мексику из подчинения губернатору Кубы Веласкесу, узаконить свои не вполне законные действия и оправдать подавление «мятежей» индейцев против «законной» власти Испании. Высказывалось даже предположение, что Кортес сам придумал миф о Кецалькоатле. Вкладывая в уста собеседника слова о том, что предки мешиков пришли из далекой страны, он как бы давал понять, что власть Испании над новыми землями могла восходить к весьма отдаленной эпохе. Все это преувеличения. Конечно, речи, которые нам передает дон Эрнан, не являются и не могут являться точно тем, что произнес Моптесума. То, что мам известно об ораторском искусстве ацтеков, заставляет предположить, что Кортес несколько сократил текст, убрав украшения и «выжав воду». А что касается содержания, то можно ли предположить, что Кортес уловил все тонкости мифологии? Перед тем, как задать этот вопрос, следовало бы выяснить и другое: был ли перевод Марины и Агул ара достаточно точным?

Рассмотрим сначала историко-мифологическую преамбулу Монтесумы. Она не соответствует мифу о Кецалькоат- ле в том виде, в каком он нам знаком. Она очень достоверна. Ничто не соответствует так месоамериканским традициям и кодексам, как это повествование о далекой прародине и о странствиях под руководством великого вождя. В этом ключе воспринимается происхождение мешиков или странствия тольтеков, которых Мишкоатль ведет с их родины, с другой стороны водной глади. Именно на эти странствия тольтеков ссылается император, поскольку именно в эту эпоху жил Кецалькоатль. Кстати сказать, о мешиках коль- хуас говорится здесь как о потомках тольтеков. Нет ничего более обычного, чем история идущих за своим вождем странников, которые в какой-то определенный момент становятся домоседами и отказываются двигаться дальше. Возвращающийся к себе великий вождь мысленно связывается с восходящим светилом, которое, войдя в зенит, отправляется в обратный путь. Плохой прием, оказываемый вернувшемуся к своему народу вождю — деталь, присутствующая во многих вариантах мифа о Кецалькоатле. Отказ мешиков следовать далее за Кецалькоатлем является, возможно, выраженным в политических терминах намеком на измену жителей Мехико своему богу-покровигелю в пользу Уицилопочтли. Короче говоря, Кортес ие мог все это выдумать. И в путанице, которая произошла между предками мешиков и испанцами, повинны ие испанцы, а мешики.

Остается щекотливый вопрос о передаче власти. Вряд ли конкистадору было нужно что-то здесь выдумывать. Он мог захватить власть; таково было его намерение, и он не скрывает этого. С самого начала он обещает в своем письме Карлу V подчинить Моитесуму испанской короне: «С верой в величие Бога, заручившись поддержкой Вашего Величества, я решил повидаться с ним, где бы он ни находился. Я вспоминаю также, что он мне предложил, при условии, что я не буду искать встречи с ним, гораздо больше, чем можно было предположить; однако я осмелюсь заверить Ваше Величество, что я найду его живым или мертвым и постараюсь во что бы то ни стало сделать его подданным Королевского Величества. Пребывая в такой решимости, я покинул Чем- поалу, которую я назвал Севильей, 16 августа». С другой стороны, для того чтобы соблюсти законный порядок, ему было достаточно выполнить предписания, относящиеся к requerimiento, то есть потребовать от индейцев подчиниться королю Испании, которому папа уступил Америку, и согласиться принять новую веру. Кортес скрупулезно следовал предписаниям.

Кортес считал вопрос о неповиновении Веласкесу решенным своим назначением в Веракрусе и надеялся, что это назначение будет санкционировано ввиду необычайного успеха его предприятия. Выражение верноподданнических чувств Монтесумой — тираном, против которого выступали его подданные, — совершенно не было обязательным. Однако оно наделяло предприятие Кортеса чертами «мирного завоевания» — формально он никогда не воевал против Тройственного Союза — и делало его более приемлемым.

Состоялось ли это подчинение уже в первый день, как об этом сообщает капитан? В тот самый роковой день 8 ноября 1519 года, девятый день месяца Кечолли — месяца, посвященного отцу Кецалькоатля, в 8-й день Ветра (Эекатль — другое имя Кецалькоатля) 1-го года Тростника (календарное имя бога)? Возможно, но маловероятно.

Это возможно, поскольку однажды Монтесума уже предлагал испанцам брать с его страны дань при том условии, что они не придут в Мехико. Кроме того, переход власти был логическим следствием излагаемого Монтесумой мифа: испанцы представлялись потомками прежних хозяев страны. И, наконец, с момента прибытия испанцев в Мехико Монтесума, конечно, имел намерение их ликвидировать, и такие слова могли усыпить их бдительность.