Растет слава Тика-переводчика. Поистине подвигом был его перевод «Дон Кихота» Сервантеса (1799—1801). Литературная плодовитость молодого Тика не имела равных среди романтиков. Уже в 1799 г. выходит двенадцатитомное собрание его сочинений, а позднее, в 1817—1824 гг., — тридцатитомное.

Третий период (1804—1819) иногда называют постромантическим. Многие годы Тик проводит в Цибингене, около Франкфурта-на-Одере, выезжая в Италию (1805—1806), Прагу (1813), Англию (1817), а в 1819 г. переезжает в Дрезден. Все эти годы посвящены главным образом исследовательской и издательской деятельности. Особенно значительны его заслуги в подготовке изданий многих немецких писателей. Еще в 1802—1803 гг. он опубликовал сочинения Новалиса. Позднее в центре внимания Тика оказался английский театр, Шекспир и его современники. Он переводит К. Марло, Грина, Уэбстера и др., берется за изучение истории Англии, ее театра и литературы, знакомится с английской театральной традицией, постигая творчество великого драматурга в контексте эпохи Елизаветы. По его мнению, елизаветинская сцена — идеальный театр всех времен и народов.

В возрасте 20 лет Тик переработал для немецкой сцены шекспировскую «Бурю». И хотя перевод был весьма вольным, Тик ощущает художественную специфику оригинала гораздо лучше, чем Эшенбург, автор первого немецкого перевода «Бури». Это, в частности, отмечает немецкий литературовед Х. Людеке[42]. В 1811 г. Тик выпустил сборник переводов «елизаветинцев» — «Староанглийский театр». Он профессионально ощущал сцену, сам был превосходным актером. Немецкий философ Генрих Штефенс, не раз слышавший, как читал Л. Тик, называет его «величайшим актером своего времени»[43]. Многие немцы вспоминают вечера, на которых Тик выступал с чтением пьес Шекспира, древних классиков, Гёте. И. П. Эккерман передает впечатление от подобного вечера, когда Тик читал драму Гёте «Клавиго» в доме ее автора на Фрауэнплац: «…мне казалось, что ее играют передо мной на сцене, но лучше, чем обычно. Многие действующие лица и положения были глубже прочувствованы, все это вместе производило впечатление спектакля, в котором необыкновенно удачно распределены роли… Слушатели, не шевелясь, внимали ему. Свечи горели тускло, никто не подумал или не решился снять нагар, боясь прервать очарование. Из глаз женщин катились слезы — лучшая дань чтецу и автору пьесы»[44].

В 1817 г. Тик совершил поездку в Англию с целью углубить свои знания о Шекспире; побывал в Лондоне на нескольких шекспировских спектаклях и, разумеется, посетил его родной город — Стратфорд-на-Эйвоне.

Весомое участие принял Л. Тик в одном из самых значительных начинаний немецкого романтизма — в переводе всего творческого наследия Шекспира. Этот перевод, осуществленный А.-В. Шлегелем совместно с Л. Тиком, вошел в историю немецкой культуры как явление выдающееся. В переводах Тика и Шлегеля пьесы английского драматурга идут на немецкой сцене и по сей день, хотя уже не раз были предприняты новые переводы.

В предисловии к первому тому переводов А.-В. Шлегеля Л. Тик называет своего друга и соратника «виртуозом, которому дано услышать малейшие оттенки звучания подлинника». «И трудно переоценить, — пишет Тик, — какое влияние окажет этот перевод на нынешнее состояние и будущее нашего языка, литературы и поэтического искусства»[45]. Эти слова могут быть равно отнесены и к самому Тику, переводчику Шекспира.

Поездки в Англию, приобщение к реалиям театральной истории страны Шекспира и особенно работа над переводами произведений великого драматурга оказали существенное влияние на мировоззрение писателя, внесли значительные коррективы в его эстетическое сознание. Собственно два гиганта реалистического искусства — Шекспир и Гёте — определили важный переворот в эстетике Тика. Если раньше писатель видел чудесное в далеком, экзотическом или потустороннем, то теперь замечает его в самом обыденном, жизненном, даже будничном. Тика привлекает в Шекспире то, что он стремится твердо и «прочно укоренить свою позицию на Земле»[46]. По словам В. Г. Зусмана, Тик «ценит Шекспира за ясность, гармонию и, прежде всего, глубокое осмысление истины»[47].

В 1810—1820 гг. сам Тик тоже стремится «укоренить свою позицию на Земле». Г. Гейне отметил этот факт в своей «Романтической школе»: «Странная перемена происходит, однако, теперь с господином Тиком… Былой энтузиаст… любивший искусство только в наивных излияниях сердца, — выступил теперь в роли изобразителя современнейшей бюргерской жизни и противника восторженности, — как художник, требующий в искусстве ясности и сознательности, — словом, как разумный человек»[48].

Среди произведений «елизаветинцев» внимание Л. Тика привлекла пьеса Уэбстера «Белый дьявол» (1612). Как писал сам Тик (см. его Предисловие к роману «Виттория Аккоромбона» в наст. изд.), его глубоко поразила «чудесная» и трагическая судьба главной героини и вместе с тем он был возмущен трактовкой ее образа Уэбстером. У писателя возникает мысль создать собственное произведение на эту тему — новеллу или роман — и дать свою трактовку истории героини. Но замысел этот оставался пока не осуществленным. Тик вернулся к нему только на склоне лет. Существенно важным этапом в осмыслении этой темы явилось пребывание в 1805—1806 гг. в Риме, работа в итальянских библиотеках и архивах. И здесь Тик вновь встречается с Витторией Аккоромбоной, о которой упоминали авторы многих изучаемых им исторических и историко-литературных трудов. Кроме того, он хорошо знал итальянскую хронику, написанную непосредственно после гибели Виттории и переведенную на немецкий язык И.-Ф. Лебретом в 1774 г.

Возможно, что этой хроникой воспользовался и Стендаль. Французский писатель уверяет в предисловии к своей публикации, что его новелла — это «точный перевод правдивого повествования, написанного в Падуе в декабре 1585 г., через двенадцать дней после смерти героини»[49].

Если верить Стендалю, его новелла может рассматриваться как исторический документ: именно здесь отражена подлинная история итальянской поэтессы, погибшей от руки убийц.

Можно сказать, что драма Уэбстера и роман Тика — вариации на одну и ту же тему, но эти вариации столь не похожи одна на другую, что о каждой из них можно говорить как о явлении совершенно оригинальном. Л. Тик, избрав эпическую форму, получил возможность шире представить и эпоху, и действующих лиц. Самое поразительное, однако, что созданы совершенно разные образы главной героини: Уэбстером, скорее, отрицательный, Тиком — поистине идеальный. Соответственно иную характеристику получили и некоторые другие персонажи.

Проблема историзма в немецкой литературе имеет свою специфику. В Германии не было писателя, равного по масштабу В. Скотту. Творчество английского писателя получило резонанс во всех европейских странах, особенно во Франции, где вышли не только собрания его сочинений в переводе и в оригинале, но и отдельные романы — сразу в нескольких переводах. В Германии В. Скотт, как и Байрон, не имел такой славы. Только Гёте сумел оценить величие того и другого.

С В. Скоттом связан очень большой пласт русской культуры первой половины XIX в. Его высоко ценили Жуковский, писатели-декабристы, особенно Кюхельбекер, Козлов, Пушкин. Все они ставили английского писателя чрезвычайно высоко. Русский исторический роман 1830-х годов во многом обязан В. Скотту. Им увлекался император Николай I, который, еще будучи наследником, познакомился лично с «шотландским чародеем» во время поездки в Англию. В. Г. Белинский считал В. Скотта «первым гением века» и ставил его в один ряд с Гомером, Шекспиром, Гёте… Это связано с тем значением, которое придавал русский критик созданию исторических жанров, ибо, как он говорил: «век наш исторический»[50]. Уже в одной из первых своих статей он писал: «В начале XIX века явился новый великий гений, проникнутый его духом, который докончил соединение искусства с жизнью, взяв в посредники историю. Вальтер Скотт в этом отношении был вторым Шекспиром, был главою великой школы, которая теперь становится всеобщею и всемирною»[51].