27 января (10 февраля) 1858 Флоренция 5. «О, сколько раз в каком-то сладком страхе…»{232} О, сколько раз в каком-то сладком страхе, Волшебным сном объят и очарован, К чертам прозрачно-девственным прикован, Я пред тобой склонял чело во прахе. Казалось мне, что яркими очами Читала ты мою страданий повесть, То суд над ней произнося, как совесть, То обливая светлыми слезами… Недвижную, казалось, покидала Порой ты раму, и свершалось чудо: Со тьмой, тебя объявшей отовсюду, Ты для меня союз свой расторгала. Да! Верю я — ты расставалась с рамой, Чело твое склонялось надо мною, Дышала речь участьем и тоскою, Глядели очи нежно, грустно, прямо. Безумные и вредные мечтанья! Твой мрак с тобой слился неразделимо, Недвижна ты, строга, неумолима… Ты мне дала лишь новые страданья! 1858 «Страданий, страсти и сомнений…»{233} Страданий, страсти и сомнений Мне суждено печальный след Оставить там, где добрый гений Доселе вписывал привет… Стихия бурная, слепая, Повиноваться я привык Всему, что, грудь мою сжимая, Невольно лезет на язык… Язык мой — враг мой, враг издавна… Но, к сожаленью, я готов, Как христианин православный, Всегда прощать моих врагов. И смолкнет он по сей причине, Всегда как колокол звуча. Уж разве в «метеорском чине» Иль под секирой палача… Паду ли я в грозящей битве Или с «запоя» кончу век, Я вспомнить в девственной молитве Молю, что был-де человек, Который прямо, беззаветно Порывам душу отдавал, Боролся честно, долго, тщетно И сгиб или усталый пал. 16 февраля 1858 Флоренция Песня сердцу{234} Und wenn du ganz in dem Gefühle selig bist Nenns Glück, Liebe, Gott! Ich kenne keinen Namen Dafür. Gefühl ist alles… Name ist Schall und Rauch Umnebelnd Himmelsglut. Göthe. Faust. I Teil[49] Над Флоренцией сонной прозрачная ночь Разлила свой туман лучезарный. Эта ночь — точно севера милого дочь! Фосфорически светится Арно… Почему же я рад как дурак, что грязна, Как Москва, и Citta dei Fiori? [50]Что луна в облаках, как больная, бледна, Смотрит с влагою тусклой во взоре? О владыка мой, боже! За душу свою Рад я всею поющей душою; Рад за то, что я гимн мирозданью пою Не под яркой полудня луною… Что не запах могучих полудня цветов Душу дразнит томленьем и страстью, Что у неба туманного, серого — вновь Сердце молит и требует счастья; Что я верю в минуту, как в душу свою, Что в душе у меня лучезарно, Что я гимн мирозданью и сердцу пою На сыром и на грязном Лунг-Арно. Тихо спи под покровом прозрачно-сырой Ночи, полной туманных видений, Мой хранитель таинственный, странный, больной, Мое сердце, мой северный гений, 17 февраля 1858
Флоренция Отзвучие карнавала{235} Помню я, как шумел карнавал, Завивался змеем гремучим, Как он несся безумно и ярко сверкал, Как он сердце мое и колол и сжимал Своим хоботом пестрым и жгучим. Я, пришелец из дальней страны, С тайной завистью, с злобой немою Видел эти волшебно-узорные сны, Эту пеструю смесь полной сил новизны С непонятно-живой стариною. Но невольно я змею во власть Отдался, закружен его миром, — Сердце поняло снова и счастье, и страсть, И томленье, и бред, и желанье упасть В упоеньи пред новым кумиром. Май 1858 Чивитта-Веккиа Из Мицкевича{236} Прости-прощай ты, страна родная! Берег во мгле исчезает; Шумит и стонет бездна морская, В воздухе чайка ныряет. Дальше за солнцем, куда покатилась Его голова золотая. Солнце до завтра с нами простилось. Прощай, страна ты родная! Завтра я снова румяную зорю, Солнце увижу я снова. Увижу небо, увижу море… Не узрю лишь края родного. Замок, где мы пировали толпою, Вечное горе покроет… Двор прорастет зеленой травою, Глухо пес верный завоет. <1858> «Прощай и ты, последняя зорька…»{237} Прощай и ты, последняя зорька, Цветок моей родины милой, Кого так сладко, кого так горько Любил я последнею силой… вернуться Наполни же всё сердце этим чувством И, если в нем ты счастье ощутишь, Зови его как хочешь: Любовь, блаженство, сердце, бог! Нет имени ему! Всё — в чувстве! А имя — только дым и звук, Туман, который застилает небосвод. Гете. «Фауст», 1 часть (нем.) |
