1843 К *** «Мой друг, в тебе пойму я много…»{122} Мой друг, в тебе пойму я много, Чего другие не поймут, За что тебя так судит строго Неугомонный мира суд… Передо мною из-за дали Минувших лет черты твои В часы суда, в часы печали Встают в сиянии любви, И так небрежно, так случайно Спадают локоны с чела На грудь, трепещущую тайно Предчувствием добра и зла… И в робкой деве влагой томной Мечта жены блестит в очах, И о любви вопрос нескромный Стыдливо стынет на устах… 1843 Воззвание{123} Восстань, о боже! — не для них, Рабов греха, жрецов кумира, Но для отпадших и больных, Томимых жаждой чад твоих, — Восстань, восстань, спаситель мира! Искать тебя пошли они Путем страдания и жажды… Как ты лима савахванй{124}Они взывали не однажды, И так же видели они Твой дом, наполненный купцами, И гордо встали — и одни Вооружилися бичами… Январь 1844 Памяти одного из многих{125} В больной груди носил он много, много Страдания, — но было ли оно В нем глубоко и величаво-строго, Или в себя неверия полно — Осталось тайной. Знаем мы одно, Что никогда ни делом, ниже словом Для нас оно не высказалось новым… Вопросам, нас волнующим, и он, Холодности цинизма не питая, Сочувствовал. Но, видимо страдая, Не ими он казался удручен. Ему, быть может, современный стон Передавал неведомые звуки Безвременной, но столь же тяжкой муки. Хотел ли он страдать, как сатана, Один и горд — иль слишком неуверен В себе он был, — таинственно темна Его судьба; но нас, как письмена, К себе он влек, к которым ключ потерян, Которых смысл стремимся разгадать Мы с жадною надеждой — много знать. А мало ль их, пергаментов гнилых, Разгадано без пользы? Что ж за дело! Пусть ложный след обманывал двоих, Но третий вновь за ним стремится смело… . . . . . . . . . . . . . . . Таков удел, и в нем затаено Всеобщей жизни вечное зерно. И он, как все, он шел дорогой той, Обманчивой, но странно-неизбежиой. С иронией ли гордою и злой, С надеждою ль, волнующей мятежно, Но ей он шел; в груди его больной Жила одна, нам общая тревога… Страдания таилось много, много. И умер он — как многие из нас Умрут, конечно, — твердо и пристойно; И тень его в глубокой ночи час Живых будить не ходит беспокойно. И над его могилою цветут, Как над иной, дары благой природы; И соловьи там весело поют В час вечера, когда стемнеют воды И яворы старинные заснут, Качаяся под лунными лучами В забвении зелеными главами. 8 февраля 1844
Две судьбы{126} Лежала общая на них Печать проклятья иль избранья, И одинаковый у них В груди таился червь страданья. Хранить в несбыточные дни Надежду гордую до гроба С рожденья их осуждены Они равно, казалось, оба. Но шутка ль рока то была — Не остроумная нимало,— Как он, горда, больна и зла, Она его не понимала. Они расстались… Умер он, До смерти мученик недуга, И где-то там, под небом юга, Под сенью гор похоронен. А ей послал, как он предрек, Скупой на всё, дающий вволю, Чего не просят, мудрый рок Благополучнейшую долю: Своя семья, известный круг Своих, которые играли По грошу в преферанс, супруг, Всю жизнь не ведавший печали, Романов враг, халата друг,— Ей жизнь цветами украшали. А всё казалось, что порой Ей было душно, было жарко, Что на щеках горел так ярко Румянец грешный и больной, Что жаждой прежних, странных снов Болезненно сияли очи, Что не одной бессонной ночи Вы б доискались в ней следов. Август 1844 Зимний вечер{127} Душный вечер, зимний вечер; Все окно заволокло, Нагорели тускло свечи — Не темно и не светло… Брось «Дебаты» {128}, ради бога! Брось заморское!.. Давно В «Москвитянине» престрого Слушай лучше… Тоном выше Тянет песню самовар, И мороз трещит на крыше — Оба, право, божий дар,— В зимний вечер, в душный вечер… Да и вечер нужен нам, Чтоб без мысли и без речи Верный счет вести часам. |
