38 «Пускай погибла… что за дело? Так судит свет. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . И есть родные степи, В степях иное небо есть. Туда, туда! Мы позабудем С тобою света жалкий суд, Свободны, вольны, горды будем». {40}Так говорит он — жадно льнут Его болезненные взгляды Под маски траурный покров… Нетерпеливый, он готов Сорвать несносные преграды… Но вот; далеко от людей, Они в фойе садятся с ней. 39 Упала маска, с упоеньем Он видит прежние черты — Печать нездешней красоты. Она молчит, его моленьям, Его порывистым речам Внимает тихо, как, бывало, Дитя покорное внимало Его властительным словам. Его она не прерывает, С него не сводит влажный взор И, как бывало, понимает Его мольбу, его укор; В его душе ей всё понятно. Но то, что было, — то прошло, Оно прекрасно и светло, Но, к сожаленью, невозвратно. Меж ними опыт долгих лет… И говорит она в ответ: 40 «Безумец, с вечной волей рока Оставь надежду враждовать: На нас лежит его печать, На нас обоих; пусть жестоко Решенье воли роковой, Но — рока суд не суд людской; Печален путь, избранный мною, Но он, как все, ведет к покою… Нам не дано с тобой любить И мир иным и лучшим видеть, . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 41 Как жрица древняя, сияла Она волшебной красотой, И мерно речь ее звучала Какой-то силою иной. Эллады юной изваяньем Ему казалася она… Пред ним, перед его рыданьем Была она светла, сильна… И гордо встал он… Молча руку Ей подал он, не на разлуку — На путь свободно-роковой, На путь борьбы, хотя бесславной, На путь, в который, равный с равной, Пошли они рука с рукой… И вот уж снова пред толпою Они идут спокойно двое, Равно презренья к ней полны, Равно судьбой осуждены. 42 Они идут — для них дорога Давно пустынна и ровна. За ними — прожитого много, Пред ними — смерти тишина… Им нет на завтра упованья; На них печальное легло Всей безнадежностью сознанья, И пусть подъято их чело Всегда невозмутимо-гордо Пред ликом истины нагим, Но жизнь пуста обоим им, Хотя спокойно, тихо, твердо Рука с рукой они идут, Отринув радость и страданья, И сердца суд, и света суд, И даже суд воспоминанья… Им прозвучал уж суд иной Своей последнею трубой., Март 1846 Первая глава из романа «Отпетая»{41} 1 О мой читатель… вы москвич прямой И потому, наверно, о Коломне {42}Не знаете… конечно, не о той Я говорю, которая, как помню, Лежит в стране, и мне, и вам родной, Верст за сто от Москвы, да, впрочем, что мне До счета верст — и вам, конечно… Есть Другая — дай ей небо вечно цвесть! 2 В Коломне той вы, верно, не бывали. Вы в Петербург езжали по делам — Иль, ежели за делом приезжали, То, вероятно, не селились там… Литовский замок {43}, впрочем, вы видали — Я говорю без оскорбленья вам,— О нет, вы не сидели в заключеньи, Ни — даже за долги в известном отделеньи {44}. 3 Но, может быть, вы в северную ночь Болезненно-прозрачную бродили По городу, как я… когда невмочь От жару, от тоски, от страшной пыли Вам становилось… Вас тогда томили Бесцельные желанья — вы бежали прочь От этих зданий, вытянутых фронтом, От длинных улиц с тесным горизонтом. 4 Тогда, быть может, память вас влекла Туда, где «ночь над мирною Коломной Тиха отменно» {45}; где в тиши цвела Параша красотой своею скромной; Вы вспоминали, как она была мила, Наивно любовавшаяся томной Луной, мечтавшая бог весть о чем… И, думая о ней, вы думали о нем. 5 О том певце {46} с младенческой душою, С божественною речью на устах, С венчанной лаврами кудрявой головою, С разумной думой мужеской в очах; Вы жили вновь его отрадною тоскою О тишине полей, о трех соснах, Тоской, которой даже в летах зрелых Страдал «погибший рано смертью смелых». {47} |
