Как ему говорили: «Пускай тебя любит она— Вы не пара друг другу», а ей: «Ты чужая жена!» И как умирал он вдали, изнурен, одинок, А она изнывала, как сорванный с корня цветок. Ту глупую песню я знаю давно наизусть, Но — услышу ее — на душе безысходная грусть. Та песня — всё к тем же несется она небесам, Под которыми весело-любо свистать соловьям, Под которыми слышен страстный шепот листов И к которым восходят испаренья цветов. И доколе та песня под сводом звучит голубым, Благородной душе не склониться во прахе пред ним. Но, высоко поднявши чело, на вражду, на борьбу, Видно, звать ей надменно всегда лиходейку-судьбу. 6. «Старинные, мучительные сны!..» Старинные, мучительные сны! Как стук сверчка иль визг пилы железной, Как дребезжанье порванной струны, Как плач и вой о мертвом бесполезный, Мне тягостны мучительные сны. Зачем они так дерзко неотвязны, Как ночи финские с их гнойной белизной,— Зачем они терзают грудь тоской? Зачем безумны, мутны и бессвязны, Лишь прожитым одним они полны — Те старые, болезненные сны? И от души чего теперь им надо? Им — совести бичам и выходцам из ада, Со дна души подъявшимся змеям? Иль больше нечего сосать им жадно там? Иль жив доселе коршун Прометея, Не разрешен с Зевесом старый спор, И человек, рассеять дым не смея, Привык лишь проклинать свой страшный приговор? Или за миром призрачных явлений Нам тщетно суждено, бесплодно жизнь губя, Искать себя, искать тебя, О разрушения зиждительного гений? Пора, пора тебе, о демон мировой, Разбить последние оплоты И кончить весь расчет с дряхлеющей землей… Уже совершены подземные работы, Основы сущего подкопаны давно… Давно создание творцом осуждено, Чего ж ты ждешь еще?.. . . . . . . . . . . . . . . Июль 1846 К * * * «Ты веришь в правду, и в закон…» {161} «Ты веришь в правду и в закон, Скажи мне не шутя?» «Дитя мое, любовь — закон, И правда — то, что я влюблен В тебя, мое дитя». «Но в благородные мечты Ты веришь или нет?» «Мой друг, ты лучше, чем мечты,— Что благородней красоты? В тебе самой ответ!» «Хотя в добро бы иль хотя б В свободу верил ты?» «К чему, дитя мое? Тогда б Я не был счастлив, не был раб Любви и красоты». «Хотя бы в вечную любовь Ты верить, милый, мог?» «Дитя мое! волна — любовь, Волна с волной сойдется ль вновь — То знает только бог!» «Ну, если так — то верь хоть в страсть, Предайся ей вполне!» «Тебе ль не знать, что верю в страсть? Но я, храня рассудка власть, Блаженствую вдвойне!» Август 1846
Артистке{162} Когда, как женщина, тиха И величава, как царица, Ты предстоишь рабам греха, Искусства девственного жрица, Как изваянье холодна, Как изваянье, ты прекрасна, Твое чело — спокойно-ясно; Богов служеныо ты верна. Тогда тебе ненужны дани Вперед заказанных цветов, И выше ты рукоплесканий Толпы упившихся рабов. Когда ж и их-восторг казенный Расшевелит на грубый взрыв Твой шепот, страстью вдохновленный, Твой лихорадочный порыв, Мне тяжело, мне слишком гадко, Что эта страсти простота, Что эта сердца лихорадка И псами храма понята. Октябрь 1846 «С тайною тоскою…»{163} С тайною тоскою, Смертною тоской, Я перед тобою, Светлый ангел мой. Пусть сияет счастье Мне в очах твоих, Полных сладострастья, Томно-голубых. Пусть душой тону я В этой влаге глаз, Всё же я тоскую За обоих нас. Пусть журчит струею Детский лепет твой, В грудь мою тоскою Льется он одной. |
