Быть может, оба мы страдать И не просить успокоенья Равно привыкли — и забвенье, А не блаженство понимать. Да, это так: я слышал в них, В твоих напевах безотрадных, Тоску надежд безумно жадных И память радостей былых. 1845 К Лелии {147} (А. И. О.) Я верю, мы равны… Неутолимой жаждой Страдаешь ты, как я, о гордый ангел мой! И ропот на небо мятежный — помысл каждый, Молитва каждая души твоей больной. Зачем же, полные страданья и неверья В кумиры падшие, в разбитые мечты, Личину глупую пустого лицемерья Один перед другим не сбросим я и ты? К чему служение преданиям попранным И робость перед тем, что нам смешно давно. Когда в грядущем мы живем обетованно, Когда прошедшее отвергли мы давно? Хотела б тщетно ты мольбою и слезами Душе смирение и веру возвратить… Молитва не дружна с безумными мечтами, Страданьем гордости смиренья не купить… И если б даже ты нашла покой обмана, То верь, твоя душа, о гордый ангел мой, Отринет вновь его… И поздно или рано — Но мы пойдем опять страдать рука с рукой. 1845 «Расстались мы — и встретимся ли снова…»{148} Расстались мы — и встретимся ли снова, И где и как мы встретимся опять, То знает бог, а я отвык уж знать, Да и мечтать мне стало нездорово… Знать и не знать — ужель не всё равно? Грядущее — неумолимо строго, Как водится… Расстались мы давно, И, зная то, я знаю слишком много… Поверье то, что знание беда,— Сбывается. Стареем мы прескоро В наш скорый век. Так в ночь, от приговора, Седеет осужденный иногда. 1845 Город{149} (Посвящается И. А. Манну) Великолепный град! пускай тебя иной Приветствует с надеждой и любовью, Кому не обнажен скелет печальный твой, Чье сердце ты еще не облил кровью И страшным холодом не мог еще обдать, И не сковал уста тяжелой думой, И ранней старости не положил печать На бледный лик, суровый и угрюмый. Пускай мечтает он над светлою рекой Об участи, как та река, широкой, И в ночь прозрачную, любуйся тобой, Дремотою смежить боится око, И длинный столб луны на зыби волн следит, И очи шлет к неведомым, палатам, Еще дивясь тебе, закованный в гранит Гигант, больной гниеньем и развратом. Пускай, по улицам углаженным твоим Бродяг без цели, с вечным изумленьем, Еще на многих он встречающихся с ним Подъемлет взор с немым благоговеньем И видеть думает избранников богов, Светил и глав младого поколенья, Пока лицом к лицу не узрит в них глупцов Или рабов презренных униженья. Пускай, томительным снедаемый огнем, Под ризою немой волшебной ночи, Готов доверить он, с притворством незнаком, В зовущие увлажненные очи, Готов еще страдать о падшей красоте И звать в ее объятьях наслажденье, Пока во всей его позорной наготе Не узрит он недуга истощенье. Но я — чужд тебе, великолепный град. Ни тихих слез, ни бешеного смеха Не вырвет у меня ни твой больной разврат, Ни над святыней жалкая потеха. Тебе уже ничем, не удивить меня — Ни гордостью дешевого безверья, Ни коловратностью бессмысленного дня, Ни бесполезной маской лицемерья. Увы, столь многое прошло передо мной: До слез, до слез страдание смешное, И не один порыв возвышенно-святой, И не одно великое земное Судьба передо мной по ветру разнесла, И не один погиб избранник века, И не одна душа за деньги продала Свою святыню — гордость человека. И не один из тех, когда-то полных сил, Искавших жадно лучшего когда-то, Благоразумно бред покинуть рассудил Или погиб добычею разврата; А многие из них навеки отреклись От всех надежд безумных и опасных, Спокойно в чьи-нибудь холопы продались И за людей слывут себе прекрасных. Любуйся ж, юноша, на пышный, гордый град, Стремись к нему с надеждой и любовью, Пока еще тебя не истощил разврат Иль гнев твое не обдал сердце кровью, Пока еще тебе в божественных лучах Сияет всё великое земное, Пока еще тебя не объял рабский страх Иль истощенье жалкое покоя. 1845 или 1846 «Нет, не рожден я биться лбом…»{150} Нет, не рожден я биться лбом, Ни терпеливо ждать в передней, Ни есть за княжеским столом, Ни с умиленьем слушать бредни. Нет, не рожден я быть рабом, Мне даже в церкви за обедней Бывает скверно, каюсь в том, Прослушать августейший дом. И то, что чувствовал Марат, Порой способен понимать я, И будь сам бог аристократ, Ему б я гордо пел проклятья… Но на кресте распятый бог Был сын толпы и демагог {151}. |
