Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

1949

[ТРИПТИХ 1949 ГОДА]

1

    Я не люблю за мной идущих следом
    по площадям
    и улицам.
    Мой путь —
    мне кажется тогда —
    стремится к бедам:
    Скорей дойти до дома
    как-нибудь.
    Они в затылок дышат горячо…
    Сейчас положат руку
    на плечо!
    Я оглянусь: чужими
    притворятся,
    прохожими…
    Но нас не обмануть: к беде —
    к БЕДЕ —
    стремглав
    идет мой путь.
    О, только бы: скорей. Домой.
    Укрыться.
    Дойти и запереться
    и вернуться.
    Во что угодно сразу
    погрузиться:
    в вино!
    в заботы!
    в бесполезный труд…
    Но вот уж много дней,
    как даже дома
    меня не покидает страх
    знакомый,
    что по Следам
    Идущие —
    придут.

2

    Не будет дома
    или будет дом
    и легче будет
    иль еще печальней —
    об этом годе расскажу потом,
    о том, как стало
    ничего не жаль мне.
    Не жаль стареть.
    Не жаль тебя терять.
    Зачем мне красота, любовь
    и дом уютный, —
    затем, чтобы молчать?
    Не-ет, не молчать, а лгать.
    Лгать и дрожать ежеминутно.
    Лгать и дрожать:
    а вдруг — не так солгу?
    И сразу — унизительная кара.
    Нет. Больше не хочу и не могу.
    Сама погибну.
    Подло — ждать удара!
    Не женское занятье: пить вино,
    по кабакам шататься в одиночку.
    Но я — пила.
    Мне стало все равно:
    продлится ли позорная отсрочка.
    Мне только слез твоих
    последних жаль,
    в то воскресенье,
    в темный день погони,
    когда разлуки каторжная даль
    открылась мне —
    ясней, чем на ладони…
    Как плакал ты!
    Последний в мире свет
    мне хлынул в душу —
    слез твоих сиянье!
    Молитвы нет такой
    и песни нет,
    чтобы воспеть во мне
    твое рыданье.
    Но… Даже их мне не дают воспеть…
    В проклятой немоте изнемогаю…
    И странно знать,
    что вот придет другая,
    чтобы тебе с лица их утереть…
    Живу — тишком.
    Живу — едва дыша.
    Припоминая, вижу — повсеместно
    следы свои оставила душа:
    то болью, то доверием, то песней…
    Их время и сомненье не сотрет,
    не облегчить их никаким побегом,
    их тут же обнаружит
    и придет
    и уведет меня —
    Идущий Следом…

Осень 1949

3

    Я не люблю звонков по телефону,
    когда за ними разговора нет.
    "Кто говорит? Я слушаю!"
    В ответ
    молчание и гул, подобный стону.
    Кто позвонил и испугался вдруг,
    кто замолчал за комнатной стеною?
    "Далекий мой,
    желанный,
    верный друг,
    не ты ли смолк? Нет, говори со мною!
    Одною скорбью мы разлучены,
    одной безмолвной скованы печалью,
    и все-таки средь этой тишины
    поговорим… Нельзя, чтоб мы молчали!"
    А может быть, звонил мой давний враг?
    Хотел узнать, я дома иль не дома?
    И вот, услышав голос мой знакомый,
    спокоен стал и отошел на шаг.
    Нет, я скрываться не хочу, не тщусь.
    Я всем открыта, точно домочадцам…
    Но так привыкла с домом я прощаться,
    что, уходя, забуду — не прощусь.
    Разлука никакая не страшна:
    я знаю — я со всеми, не одна…
    Но, господи, как одиноко вдруг,
    когда такой настигнут тишиною…
    Кто б ни был ты,
    мой враг или мой друг, —
    я слушаю! Заговори со мною!

1949

" Когда ж ты запоешь, когда "

    Когда ж ты запоешь, когда
    откроешь крылья перед всеми?
    О, возмести хоть миг труда
    в глухонемое наше время!
    Я так молю — спеша, скорбя,
    молю невнятно, немо, глухо…
    Я так боюсь забыть тебя
    под непрерывной пыткой духа.
    Чем хочешь отомсти: тюрьмой,
    безмолвием, подобным казни,
    но дай хоть раз тебя — самой,
    одной —
    прослушать без боязни.
   . . . . . . . .

1951

" Ленинград — Сталинград — Волго-Дон "

    Ленинград — Сталинград — Волго-Дон.
    Незабвенные дни февраля…
    Вот последний души перегон,
    вновь открытая мной земля.
    Нет, не так! Не земля, а судьба.
    Не моя, а всего поколенья:
    нарастающая борьба,
    восходящее вдохновенье.
    Всё, что думалось, чем жилось,
    всё, что надо еще найти, —
    точно в огненный жгут, сплелось
    в этом новом моем пути.
    Снег блокадный и снег степной,
    сталинградский бессмертный снег;
    весь в движении облик земной
    и творец его — человек…
    Пусть, грубы и жестки, слова
    точно сваи причалов стоят, —
    лишь бы только на них, жива,
    опиралась правда твоя…
50
{"b":"200240","o":1}