Ленинградке Еще тебе такие песни сложат, Так воспоют твой облик и дела, Что ты, наверно, скажешь: — Не похоже. Я проще, я угрюмее была. Мне часто было страшно и тоскливо, Меня т>эмил войны кровавый путь, Я не мечтала даже стать счастливой, Мне одного хотелось: отдохнуть… Да, отдохнуть ото всего на свете — От поисков тепла, жилья, еды. От жалости к своим исчахшим детям, От вечного предчувствия беды, От страха за того, кто мне не пишет (Увижу ли его когда-нибудь), От свиста бомб над беззащитной крышей, От мужества и гнева отдохнуть. Но я в печальном городе осталась Хозяйкой и служанкой для тою. Чтобы сберечь огонь и жизнь его. И я жила, преодолев усталость. Я даже пела иногда. Трудилась. С людьми делилась солью и водой. Я плакала, когда могла. Бранилась С моей соседкой. Бредила едой. И день за днем лицо мое темнело, Седины появились на висках. Зато, привычная к любому делу, Почти железной сделалась рука. Смотри, как цепки пальцы и грубы! Я рвы на ближних подступах копала, Сколачивала жесткие гробы И малым детям раны бинтовала… И не проходят даром эти дни, Неистребим свинцовый их осадок: Сама печаль, сама война глядит Познавшими глазами ленинградок. Зачем же ты меня изобразил Такой отважной и такой прекрасной, Как женщину в расцвете лучших сил, С улыбкой горделивою и ясной? Но, не приняв суровых укоризн, Художник скажет с гордостью, с отрадой: — Затем, что ты — сама любовь и жизнь, Бесстрашие и слава Ленинграда! Дорога на фронт …Мы шли на фронт по улицам знакомым, припоминали каждую, как сон: вот палисад отеческого дома, здесь жил, шумя, огромный добрый клен. Он в форточки тянулся к нам весною, прохладный, глянцевитый поутру. Но этой темной ледяной зимою и ты погиб, зеленый шумный друг. Зияют окна вымершего дома. Гнездо мое, что сделали с тобой! Разбиты стены старого райкома, его крылечко с кимовской звездой. Я шла на фронт сквозь детство — той дорогой, которой в школу бегала давно. Я шла сквозь юность, сквозь ее тревогу, сквозь счастие свое — перед войной. Я шла сквозь хмурое людское горе — пожарища, развалины, гробы… Сквозь новый, только возникавший город, где здания прекрасны и грубы. Я шла сквозь жизнь, сведя до боли пальцы. Твердил мне путь давнишний и прямой: — Иди. Не береги себя. Не сжалься, не плачь, не умиляйся над собой. И вот — река, лачуги, ветер жесткий, челны рыбачьи, дымный горизонт, землянка у газетного киоска — наш ленинградский неприступный фронт. Да. Знаю. Все, что с детства в нас горело, все, что в душе болит, поет, живет,— все шло к тебе, торжественная зрелость, на этот фронт у городских ворот. Ты нелегка — я это тоже знаю, но все равно — пути другого нет. Благодарю ж тебя, благословляю, жестокий мой, короткий мой расцвет, за то, что я сильнее, и спокойней, и терпеливей стала во сто крат и всею жизнью защищать достойна великий город жизни — Ленинград. «Нам от тебя теперь не оторваться…» Нам от тебя теперь не оторваться. Одною небывалою борьбой, Одной неповторимою судьбой Мы все отмечены. Мы — ленинградцы. Нам от тебя теперь не оторваться: Куда бы нас ни повела война — Твоею жизнию душа полна И мы везде и всюду — ленинградцы. Нас по улыбке узнают: нечастой, Но дружелюбной, ясной и простой. По вере в жизнь. По страшной жажде счастья. По доблестной привычке трудовой. Мы не кичимся буднями своими: Наш путь угрюм и ноша нелегка, Но знаем, что завоевали имя, Которое останется в веках. Да будет наше сумрачное братство Отрадой мира лучшею — навек, Чтоб даже в будущем по ленинградцам Равнялся самый смелый человек. Да будет сердце счастьем озаряться У каждого, кому проговорят: — Ты любишь так, как любят ленинградцы… Да будет мерой чести Ленинград. Да будет он любви бездонной мерой И силы человеческой живой, Чтоб в миг сомнения, как символ веры, Твердили имя верное его. Нам от него теперь не оторваться: Куда бы нас ни повела война — Его величием душа полна, И мы везде и всюду — ленинградцы. |
