Песня о «Ване-коммунисте» Памяти Всеволода Вишнев- ского, служившего пулеметчи- ком на «Ване-коммунисте» в 1918 году. Был он складный волжский пароходик, рядовой царицынский бурлак. В ураган семнадцатого года сразу поднял большевистский флаг. И когда на волжские откосы защищать новорожденный мир прибыли кронштадтские матросы— приглянулся им лихой буксир. И проходит срок совсем недолгий,— тот буксир — храбрей команды нет!— флагманом флотилии на Волге назначает Реввоенсовет. Выбирали флагману названье,— дважды гимн исполнил гармонист. Дали имя ласковое — Ваня, уточнив партийность: коммунист. «Ваня» был во всем слуга народа, свято Революции служил. «Ваня» в легендарные походы волжскую флотилию водил. А страна истерзана врагами… И пришел, пришел момент такой — у деревни Пьяный Бор на Каме флагман в одиночку принял бой… Ой ты, красное, родное знамя, над рекой на миг один склонись: у деревни Пьяный Бор на Каме тонет, тонет «Ваня-коммунист». Он лежал на дне четыре года, но когда оправилась страна, «Ваня-коммунист», слуга народа, поднят был торжественно со дна. Дышит Родина трудом и миром, и по милой Волге вверх и вниз девятнадцать лет простым буксиром ходит, ходит «Ваня-коммунист». Тянет грузы — все, что поручают, работящ, прилежен, голосист… Люди понемножку забывают, чем он славен — «Ваня-коммунист». Только взглянут — что за пароходик, с виду старомоден, неказист? Точно все еще в кожанке ходит бывший флагман «Ваня-коммунист». Он живет — не тужит, воду роет, многих непрославленных скромней,— вплоть до августа сорок второго, вплоть до грозных сталинградских дней. Дни огня, страдания и славы, ливни бомб, и скрежет их, и свист… И становится на переправу старый флагман — «Ваня-коммунист». Из пылающего Сталинграда он вывозит женщин и ребят, а гранаты, мины и снаряды тащит из-за Волги в Сталинград. Так он ходит, ветеран «гражданки», точно не был никогда убит, в комиссарской старенькой кожанке, лентой пулеметною обвит. Так при выполнении заданья, беззаветен, всей душою чист, ночью от прямого попаданья погибает «Ваня-коммунист». Тонет, тонет вновь — теперь навеки,— обе жизни вспомнив заодно, торжествуя, что родные реки перейти врагам не суждено… …Друг, не предавайся грустной думе! Ты вздохни над песней и скажи: «Ничего, что «Ваня» дважды умер. Очень хорошо, что дважды жил!» Церковь «Дивная» в Угличе А церковь всеми гранями своими такой прекрасной вышла, что народ ей дал свое — незыблемое — имя,— ее доныне «Дивною» зовет. Возносятся все три ее шатра столь величаво, просто и могуче, что отблеск дальних зорь лежит на них с утра, а в час грозы их осеняют тучи. Но время шло — все три столетья шло… Менялось все — любовь, измена, жалость. И «Дивную» полынью занесло, она тихонько, гордо разрушалась. Там в трещине березка проросла, там обвалилась балка, там другая… О нет, мы «Дивной» не желали зла. Ее мы просто не оберегали. …Я знаю, что еще воздвигнут зданья, где стоит кнопку малую нажать — возникнут сонмы северных сияний, миры друг друга станут понимать. А «Дивную» — поди восстанови, когда забыта древняя загадка, на чем держалась каменная кладка: на верности, на правде, на любви. Узнала я об этом не вчера и ложью подправлять ее не смею. Пусть рухнут на меня все три ее шатра всей неподкупной красотой своею. Украина Ты с детства мне в сердце вошла, Украина, пленительной ночью под рождество, душевною думой певца Катерины, певучестью говора своего. Ты с детством слилась, Украина, как сказка. Я знала, невиданная земля, что вечер в Диканьке волшебен и ласков, что чуден твой Днепр, в серебре тополя. Ты в юность вошла, Украина, как песня, за сердце берущая, с первой любовью… …Он мне напевал их в дороге безвестной, немножко сдвигая высокие брови. Ты в юность входила трудом, Украина, прямым, опаляющим, как вдохновенье: была Днепростроевская плотина эмблемою нашего поколенья. Я рада, что в молодости вложила хоть малую каплю в неистовый труд, когда ленинградская «Электросила» сдавала машину Большому Днепру. Гудят штурмовые горящие ночи,— проходит днепровский заказ по заводу, и утро встречает прохладой рабочих… Тридцатые годы, тридцатые годы! Ты в зрелость входила с военным мужаньем, жестокие ты испытала удары. О, взрыв Днепрогэса — рубеж для сознанья, о, страшные сумерки Бабьего Яра. Фронты твои грозной овеяны славой, все победившие, все четыре. Ночные днепровские переправы седою легендой останутся в мире. …И снова зажгли мы огни Днепрогэса. Он «старым» любовно наименован. Да, старый товарищ, ты вправду — как детство пред тем, что возводится рядом, пред новым. Нам вместе опять для Каховки трудиться,— по-новому стала она знаменитой,— и вместе расти, и дружить, и гордиться твоею пшеницей, твоим антрацитом. Не праздника ради, но жизнь вспоминая, так радостно думать, что судьбы едины, что в сердце живешь ты, навеки родная, моя Украина, моя Украина. |
