— Входите, — пригласила его Мадлен. — Мы знаем о вашем звонке. Я Мадлен Картвелл, а это Энди Лидон.

— Благодарю вас, — сказал Торбок и отер платком пот со лба. — У вас тут прохладно. Не то что на улице.

— Предложить вам что–нибудь холодненькое? — осведомился Эндрю.

— В самый раз, — с облегчением откликнулся Торбок. — Спасибо. Что угодно, только со льдом.

— Мы обычно пьем южноафриканский бренди. Сейчас они стали делать и виски, но для настоя кладут в него что–то невообразимое. А так — неплохая вещь.

— В Пейле вообще хоть шаром покати.

— Значит, вы из Лондона, — сказала Мадлен. — Так я и думала.

Эндрю отметил, что в госте чувствуется что–то неуловимо знакомое, но явно старомодное. Усы? Или то, как он плюхнулся в кресло? Торбок улыбнулся, и Эндрю понял, в чем дело: бессознательная развязность англосакса, оказавшегося в чужой стране. Этим гость резко отличался от остальных белых, скопившихся в Лагосе. Даже если он и успел заметить здешние перемены, они не имеют к нему отношения. Он все еще связан с Англией.

— Да, — жизнерадостно ответил Торбок, — там мой приход. Пока по крайней мере.

— Вы знакомы с моим мужем?

— Да. Между прочим, меня зовут Питер. Я отлично знаю Дэйви. Мы с ним выпили на пару немало пивка, пока оно еще было в наличии. А сейчас он попросил меня проделать старый трюк — привезти вам письмецо, чтобы его не перехватила цензура.

Торбок извлек пухлый бумажник и, выудив из пачки бланков, квитанций и прочего конверт, протянул его Мадлен.

— Спасибо, — молвила она.

Она некоторое время разглядывала конверт, не решаясь его вскрыть. Желая развлечь Торбока, Эндрю спросил:

— Как вам нравится вид из нашего окна?

Торбок поднялся и подошел к окну.

— Чудесно! Особенно если вам по нраву море. Сам я — дитя гор. Склоны, пропасти, все в этом роде. Но у вас тут неплохой океан. Главное — ни кусочка льда.

— Взгляни–ка, Эндрю! — раздался голос Мадлен.

Она постаралась не выдать волнения, однако, принимая письмо, Эндрю заметил, каким напряженным стало ее лицо. Вот что он прочитал:

Дорогая Мадлен,

Питер Торбок любезно согласился провезти это письмо, чтобы его не испортила цензура. Наверное, Питера ожидает за это по меньшей мере смертная казнь. Однако теперь не стоит ничего бояться, потому что скоро в воздух взмоет последний воздушный шар, после чего строгостям наступит конец. Во всяком случае, мне захотелось воспользоваться случаем и передать тебе полновесное письмо.

Теперь к фактам, Мадди. Они таковы: я решил не участвовать во всеобщем исходе. Дело не в героизме; просто я хочу остаться здесь. Легкой жизни ждать не приходится, однако ничего невыносимого тоже не предвидится. За истекшие месяцы я узнал много такого, что позволит мне продержаться. А ты, наверное, помнишь, как я ленив и с каким трудом мне дается все новое. Еще долго после того, как я заделался школьным старостой, а потом и вовсе окончил школу, мне снились кошмары, будто я опять превратился в первоклашку. Теперь они снова меня мучают.

Единственным утешением служит то, что все вы унесли отсюда ноги, как ни трудно это было поначалу. Энди — славный малый, лучшего опекуна для тебя не сыскать. Передай Кэрол привет, если случайно с ней увидишься; сейчас мне кажется, что все это было давным–давно…

Я, можно сказать, водил тебя за нос, когда утверждал, что сам тоже последую за тобой. Но я знаю: ты простишь мне это, как прощала в прошлом все обманы. Впрочем, все, кажется, обернулось к лучшему.

Передай от меня пожелания успеха Энди.

Целую, Дэвид.

Не дожидаясь, пока Эндрю прочтет письмо до конца, Мадлен спросила Торбока:

— Вы знаете, о чем здесь речь?

— В общих чертах. Кажется, он доводит до вашего сведения, что решил остаться в Лондоне.

— Он пишет, что скоро в воздух взмоет последний воздушный шар…

Торбок кивнул и обреченно стиснул зубы.

— Они собираются закрыть аэропорт. Правительство переезжает в Вест–Индию. Прочие шишки разбегаются кто куда — главным образом, в южном направлении.

— А остальные? — спросил Эндрю. — Те, кто останется?

— Им придется выкручиваться самостоятельно, — быстро ответил Торбок. — У головастых ребят, наподобие старины Дэвида, все будет в порядке.

— Как скоро это произойдет? — спросила Мадлен и пояснила, увидев вопросительный взгляд Торбока: — Как скоро закроется аэропорт?

— Я улетаю обратно уже завтра. Приходится рисковать. Я пилот, и то не могу ничего знать наверняка.

— Конечно, — произнесла она пресным тоном, — я понимаю, что вам надо соблюдать осторожность.

Торбок допил свою рюмку, и Эндрю подлил ему еще. Летчик не останавливал его, дожидаясь, чтобы рюмка наполнилась до краев.

— Совсем скоро, — объявил он, подняв рюмку, — я перестану посещать ваш оазис культуры.

— Неужели вы тоже собираетесь остаться в Англии?

Торбок покачал головой:

— Нет. Мне удалось зацепиться в Кейптауне. Там я и осяду.

— Что повлияло на ваш выбор?

— Я — белый, — пояснил Торбок. — Я видел, как белых пинают по всей Африке. Даже тем, кому удалось добраться до высших ступенек, приходится держать ухо востро. — Он усмехнулся. — Я не имею в виду присутствующих. Да и квалификация у меня подкачала. В нигерийской авиакомпании белым дают от ворот поворот. То же самое в Гане и вообще всюду. Возможно, в Южной Африке меня тоже ожидают трудности, но там я по крайней мере могу рассчитывать на нечто большее, нежели место привратника в общественной уборной.

Эндрю понял, что их гость не так прост, как могло показаться на первый взгляд.

— Скорее всего скоро начнется война, — сказал он. — Южноафриканские белые слишком малочисленны, даже в своей собственной стране.

— Я думал и об этом. Численность — еще не все. А хоть бы и так… — Торбок пожал плечами. — Моя жена умерла несколько лет назад. Детей у меня нет, заботиться не о ком. Так что если разразится война, лучше уж я буду драться за своих. А драться я горазд, будьте покойны! В Южной Африке такие, как я, нужны позарез, несмотря на возраст. Раз у них нехватка людей…

— Желаю вам попасть в десятку, — сказал Эндрю.

— Я постараюсь прицелиться поточнее, — веско произнес Торбок. — Иного выхода все равно нет.

— Выпьете еще?

Торбок покрутил головой:

— Не сейчас — дела. Рад был с вами познакомиться. Хотите что–нибудь передать? — осведомился он у Мадлен.

— А позже нельзя? Вы улетаете завтра?

— На заре. Вылет назначен на семь утра. Я остановился в «Шератоне».

— Попробую найти вас там, — сказала Мадлен. — Спасибо за все.

— Что вы, — отозвался Торбок. — Рад был вам помочь.

Эндрю проводил его до лестницы. Торбок восхищенно кивнул на автоматический лифт.

— Шикарно живете, — одобрил он. — Надеюсь, вы правильно поняли меня насчет Южной Африки. Я с радостью зацепился бы в Лагосе, если бы была хоть какая–то надежда.

— Что ж, все равно желаю вам удачи, — напутствовал его Эндрю. — Во всяком случае, как бы ни сложились дела, вас ждет страна виноделов.

— Тоже мне радость! Я — любитель пива! Помните чаррингтонское горькое? Случается, я вскакиваю ночью в холодном поту от мысли, что мне никогда больше не доведется его хлебнуть.

— Паршивый мир!.. Что ж, до свидания, Питер.

— Привет, Энди.

Вернувшись, он застал Мадлен за уборкой и заподозрил, что таким способом она препятствует возможным попыткам близости. Однако разговору это помешать не могло. Размышляя на эту тему, Эндрю наполнил свою рюмку. Наконец он сказал:

— У него все будет в порядке, ты сама это знаешь.

Прежде чем ответить, Мадлен поправила в вазе цветы огромные тропические диковины, названия которых он не знал до сих пор.

— Просто ему незачем приезжать, — бросила она через плечо. — И не к кому. Кэрол теперь сама себе хозяйка. Я тоже в надежных руках…

Эндрю знал, что она имеет в виду: если бы в ее письмах к Дэвиду было больше тепла, если бы она намекнула, что ждет его, он, быть может, принял бы иное решение.