— Бог мой!

— Действительно, следовало бы поблагодарить Его, попав в число счастливчиков. Ты, кажется, обретаешься в пределах Пейла?

— Саут–Кен, — кивнул Эндрю.

— Я перевожу своих из Хэмпстеда, — сообщил Мак–Кей. — Насколько я понимаю, нас расквартируют в «Савое». — Он улыбнулся, но улыбка вышла холодной и совсем не радостной. — Никогда бы не подумал, что все так обернется. Между прочим, держи язык за зубами, пока не передадут новости. Такие вести распространяются быстро, но давай хотя бы не подстегивать их.

— Хорошо.

Раздался стук в дверь.

— Войдите! — крикнул Мак–Кей.

Появился посыльный с красочной картинкой. Это была репродукция зимнего пейзажа Утрилло.

— Что за чертовщина? — удивился Мак–Кей.

— Пасха прошла, — сообщил рассыльный. — Вы всегда меняете пейзаж на Пасху.

— Только не в этом году, — промолвил Мак–Кей. Рассыльный нерешительно переминался у двери со своей картинкой. — Давай ее сюда, — сжалился Мак–Кей. — Клади на стол.

Он некоторое время молча взирал на белые обводы парижских домов.

— Разве кому–нибудь нужно теперь это вдохновенное воспевание зимы? — обратился он к Эндрю. — Полагаю, что нет. — Наклонившись над столом, Мак–Кей принялся с таким ожесточением черкать своим синим карандашом по репродукции, что в конце концов наделал в ней дыр, однако не удовлетворился этим и продолжал рвать ни в чем не повинную бумагу. Наконец он выбросил затупившийся карандаш в корзину и смахнул пейзаж со стола.

— Забери, сынок, — велел он рассыльному. — Это может гореть. Хотя бы погреешься холодным весенним вечерком.

Через три дня после создания Пейла Эндрю в сопровождении двух операторов выехал на патрулирование в северном направлении. Предлагая эту авантюру, Мак–Кей подчеркивал сугубую добровольность участия в ней.

— Не уверен, что мы сможем воспользоваться материалом, который вы привезете, — сказал он. — Полагаю, что бы вы ни сняли, пускай всего лишь безлюдные улицы, это только посеет в сердцах людей лишнюю тревогу и уныние. Разве пригодится как документальный материал на будущее… В общем, если не горишь желанием — то и не надо.

Патруль состоял из двух бронированных автомобилей. Эндрю с операторами залезли в первый. Командовал вылазкой капитан Чисхолм, высокий худой блондин двадцати с небольшим лет. Он был совершенно невозмутим и говорил с йоркширским акцентом. Эндрю поинтересовался маршрутом.

— Заранее не определено, — последовал ответ. — Прочесывание местности. Я бы направился к северу по Бейкер–стрит, затем к Риджентс–парку, в Кемден–Таун, на Кингз–Кросс — и обратно, по Пентонвилл и Олдерсгейт. Можно и отклониться, если вас заинтересует какое–то другое место. Главное — оставаться на широких магистралях. На узких улицах легко угодить в ловушку.

— Пока ничего не приходит в голову, — сказал Эндрю. — В чем смысл патрулирования? На первый взгляд это неоправданный риск.

— Наверное, в том, чтобы просто помахать флагом, — ответил Чисхолм. — Видимо, начальство считает, что вынудит этим самые зловредные шайки убраться подальше, а не околачиваться поблизости в надежде просочиться в Пейл. Прошлой ночью нас атаковали из Фулхэма. Есть жертвы.

— Вот не повезло!

Чисхолм взглянул на него:

— Кому, нам или им?

— И тем и другим.

— Моя родня тоже в Пейле. Только в Лидсе, — сообщил Чисхолм. — По крайней мере надеюсь, что они там. Как вы думаете, скоро все утихомирится?

Эндрю пожал плечами:

— Через месяц–другой. Или больше.

— Если хотите знать, я рад, что это не мой родной город, — заявил Чисхолм. — Наверное, я выполнял бы свой долг и дома, но здесь все–таки спокойнее.

Бронированные машины громыхали по Бейкер–стрит со скоростью свыше тридцати миль в час. Кое–где продолжалась призрачная жизнь: в дверных проемах возникали неясные силуэты, пропадавшие при приближении патруля, из окон раздавались крики о помощи; какие–то люди пытались их догнать. Неожиданно на середину улицы вышел какой–то человек и, воздев руки, преградил им путь.

— Не сворачивать! — приказал Чисхолм водителю.

В последний момент человек не выдержал и отскочил в сторону. Оглянувшись, Эндрю увидел, как он выкарабкивается из снега. Вторая машина промчалась всего в двух футах от него, но он не обратил на нее ни малейшего внимания.

После пересечения с Мэрилбоун–Роуд Чисхолм показал на окно одного из домов. Там за стеклом сидела откормленная, довольная жизнью черная кошка.

— Кто–то проглядел неплохой обед, — прокомментировал он. — Сомневаюсь, что им еще долго станут брезговать. Киска доживает последние часы.

Справа показались заснеженные просторы Риджентс–парка.

— Что стало с животными из зоопарка? — поинтересовался Эндрю.

— Их забили накануне установления границы. Все съедобные туши были перевезены в Пейл.

— Кто же решал, что съедобно, а что нет?

Чисхолм рассмеялся:

— Тут вы правы. Но стандарты меняются довольно быстро. Думаю, сейчас кто–нибудь жует гремучую змею или дикобраза — может, жареных, а может, и в сыром виде.

Непробиваемой бесчувственности капитана оставалось позавидовать. В его деле это было ценным качеством. Эндрю заметил, как один из операторов навел камеру на тело, скорчившееся в канаве, и поддержал ему объектив, чтобы гарантировать надежную съемку. Приходилось завидовать тем, кто мог позволить себе роскошь иллюзий и самообольщения, — мясникам же не свойственны сантименты; кстати, кожаную обувь носят все, даже вегетарианцы. Хотя иллюзии и самообольщение остались в прошлом…

Теперь мимо проносились пустынные лужайки зоопарка. Между домами поднимался дым — слишком стремительно, чтобы его можно было принять за дымок от костра, на котором мирно разогревается пища. Где–то начался очередной пожар. Пожары пожирали Большой Лондон со времени учреждения Пейла; по ночам небо озарялось зловещими сполохами. Однако пока по городу еще не прокатывался огненный вал; то ли везение, то ли просто слишком много снега и льда, чтобы дать разгуляться огню.

Беда подстерегала их напротив станции метро «Кингз–Кросс». Стоило машине выехать на перекресток Каледониэн–Роуд и Пентонвилл, как один из солдат вскрикнул: вторая машина, отставшая ярдов на двадцать — тридцать, неожиданно остановилась. Головной автомобиль вернулся назад, затормозив совсем рядом.

— Что случилось? — окликнул Чисхолм.

— Заглохли, — прокричал в ответ сержант, командовавший вторым экипажем. — Бриггс пытается разобраться, в чем дело.

Водитель поднял капот и, не поднимая головы, буркнул что–то про свечи.

— Вылезай–ка и помоги ему, Сэнди, — приказал Чисхолм своему водителю.

Когда умолк второй двигатель, воцарилась тревожная тишина. Здесь, на пересечении пяти улиц, они были как на ладони. Эндрю поделился своими опасениями с Чисхолмом.

— Верно. Но все–таки открытое пространство предпочтительнее. Нас не смогут застать врасплох. — Капитан обвел взглядом безмолвные строения. — Идиллия, не правда ли?

Идиллия продолжалась до тех пор, пока не появились люди. Сперва их было немного и они невинно стояли в дверях и на углах улиц, откуда можно было незаметно улизнуть. Однако постепенно число зевак росло, они становились все смелее. В двадцати ярдах от замерших машин на мостовую вышел мужчина, потряс кулаком и принялся осыпать оскорблениями неподвижно наблюдающих за ним солдат. Эндрю чувствовал, что Чисхолм с трудом сдерживает гнев. Однако приказа стрелять не прозвучало.

Как ни странно, крикуна образумили его же товарищи. Вняв их призыву успокоиться, он умолк и неуклюже заковылял к тротуару. Однако тут же, словно по условному сигналу, к машинам устремились доселе молчавшие фигуры. Люди имели мирные намерения — более того, пока они демонстрировали дружелюбие.

Вперед выступил низкорослый человечек в драном пальто:

— Хотите помогу, командир? Я разбираюсь в двигателях — как–никак работал в гараже.

Пытаясь скрыть тревогу, Чисхолм ответил:

— Спасибо, мы справимся сами.