К середине дня лихорадка вспыхнула с новой силой. Тело мальчика выгибалось у Метью в руках; пульс колотился как бешеный. Билли судорожно разевал рот и шарил распухшим, обложенным языком по потрескавшимся губам; одновременно он обливался потом. Метью умудрился влить в него еще немного воды с аспирином. Больше ему ничего не оставалось — разве что то и дело вытирать Билли лицо. У него не было сомнений, что мальчик умирает. Он вспомнил то утро, когда впервые услышал его голос, зовущий из–под развалин, и почувствовал бессильный гнев. Бедняжка погибает — значит все прожитое вместе, все лишения оказались бессмысленными.

Мальчик сам увязался, уверял себя Метью, а уж он присматривал за ним так ответственно, как только мог. Лучше бы Билли предпочел остаться с Миллером или потом — с Лоренсом и Эйприл; он же, Метью, был бессилен на него повлиять.

Впрочем, кое–что он все же мог сделать, но не сделал: он мог бы отказаться от собственных фантазий. Метью уставился на лицо Билли, превратившееся в череп, обтянутый кожей. Самое страшное обвинение, которое ему будет брошено, состоит именно в том, что он даже не предпринял такой попытки. Да, он заботился о мальчике. Но речь не шла о любви.

Он взял Билли за руку. Пульс в запястье все еще колотился, но уже неровно. Все напрасно! И в этом никто не виноват, кроме его самого… Метью лег рядом с Билли и крепко обнял его.

Он метался по Гайд–парку холодным, вселяющим отчаяние днем, бессмысленно разыскивая что–то. Нет, не что–то, а кого–то — человека, который ему небезразличен, которого он любил, но предал. Трава высохла за долгое засушливое лето, осенний ветер пригибал ветви деревьев к земле и швырял в лицо обертки бумаги. Хуже всего было то, что он не знал, где искать; куда бы он ни бросился, он тут же спохватывался, что оставил позади необозримые пространства; может, именно там затерялась столь необходимая ему сейчас фигурка? Внезапно Метью сообразил, куда бежать: к Серпантину, чья серая гладь уже виднелась в отдалении. Он устремился туда сломя голову. Однако, как он ни торопился, озеро не приближалось. Тревога и полная разбитость не помешали осознать смехотворность происходящего — точь–в–точь «Алиса в Стране чудес»! Появившаяся рядом Эйприл молвила: «Ты ошибся направлением. Я презираю тебя за это, Метью». Он вцепился в ее руку. «Вы можете помочь мне найти ее. Можете, если захотите!» — «Все дело в том, — отвечала она, — чтобы посмотреть в лицо действительности. Глядите!» Они оказались у самого озера. В отдалении, под самым мостом, виднелась лодка с одним–единственным гребцом. Лодка уплывала все дальше, и с этим ничего нельзя было поделать. Метью закричал, борясь с ветром: «Джейн! Я здесь! Возвращайся! Не покидай меня, Джейн!» Однако лодка с Билли заплыла под арку моста и скрылась из виду. Он повернулся к Эйприл, стремясь излить свое страдание, — но рядом никого не было.

Очнувшись, Метью увидел рядом с собой неподвижное тело Билли и решил, что все кончено. Он прикоснулся к лицу мальчика, ожидая, что оно успело похолодеть, однако, к его удивлению, лицо оказалось живым и теплым; это было обыкновенное, уже не горячечное тепло. Жар прошел, Билли мирно спал. Метью захлестнула волна благодарной радости, сперва ласковая, а потом такая мощная, что закружилась голова. Он положил руку на детский лоб, но легонько, чтобы не разбудить. Жар совсем прошел.

Был предзакатный час, между деревьев висели золотые пылинки, высвеченные прямыми солнечными лучами. Метью собрал хворосту и развел огонь. Неожиданно он увидел, что Билли проснулся и наблюдает за ним.

— Как ты теперь себя чувствуешь, малыш?

— Со мной все в порядке, мистер Коттер. — Голосок был все еще слабенький, но уже отчетливый. — Я выспался.

— Да. Как насчет того, чтобы перекусить?

Билли помялся:

— Было бы неплохо. Кажется, я голоден.

Большой котел остался в подвале: он оказался слишком тяжел, чтобы тащить его с собой. Метью все же приготовил мясную похлебку, найдя в огороде кое–каких овощей, накормил Билли, а потом поел сам. После этого они просто сидели бок о бок, глядя на огонь.

— Как мы сюда добрались, мистер Коттер? Я ничего не помню.

— Часть пути я нес тебя на себе.

— Кажется, помню какую–то собаку… — Он посмотрел вверх, на навес. — А как же Лоренс и остальные? Когда они вернутся?

— Они не вернутся, Билли. Они ушли на поиски более подходящего места. Такого, где безопаснее.

— Значит, мы их больше не увидим?

— Почему же? Думаю, они ушли в сторону холмов. Вот отдохнешь, поднакопишь силенок — и мы пойдем им навстречу.

— Думаете, мы сумеем их отыскать?

— Почему бы и нет?

— Было бы здорово, если бы нам это удалось.

— Рано или поздно мы их обязательно отыщем. В живых осталось не так уж много людей. Возможно, это займет немало времени, но в конце концов мы на них набредем.

— Лоренс обещал обучить меня на врача. Конечно, не на настоящего врача, но все–таки…

— Да. А теперь тебе лучше прилечь. Если ты хочешь восстановить силы, то надо как можно больше отдыхать. Отдых и еда — вот все, что нужно, чтобы побыстрее поправиться.

Собственная головная боль и тяжесть оставили Метью. Он решил, что все дело было в беспокойстве и усталости, а главное, в чувстве бесполезности любых, самых самоотверженных усилий. Однако теперь все позади. У них снова появилась цель, и ему не терпелось приблизить ее осуществление.

Пока мальчик выздоравливал, Метью занимался необходимыми приготовлениями. Среди вещей, оставшихся в подвале, не нашлось обуви для Билли — только больше размером; зато обнаружились молоток и сапожные гвозди. Воспользовавшись подошвами от больших ботинок, он, как мог, залатал обувь Билли, надевая ее на камни как на колодки и попутно осваивая новое для себя сапожное ремесло. В конце концов из–под его рук вышло нечто, в чем Билли будет удобно и что продержится несколько недель, пока они не найдут что–нибудь более подходящее. Заодно Метью починил и собственную обувь, постирал и зашил одежду Билли и себе.

После этого он взялся за изготовление лука, о котором говорил раньше Лоренсу. В подвале остались стальные стержни, нашелся и синтетический шпагат, который мог пойти на тетиву. Вооружившись стальным обрезком, Метью попытался сделать зарубки на концах одного стержня, однако стержень оказался тверже, чем он предполагал, и, провозившись несколько часов, он мало чего достиг. Забросив эту затею, пришлось удовлетвориться прямой веткой от ясеня. Она как две капли воды походила на лук. Метью нарезал стрел и закалил их кончики в огне. Настал черед тренироваться в стрельбе; Билли болел за него и встречал каждое попадание аплодисментами.

Последнее, что предстояло сделать, — это собрать все необходимое для нового путешествия. За те два страшных дня, когда ему пришлось волочить Билли на себе, Метью неоднократно возвращался к мысли избавиться от рюкзака, в котором лежал к тому же мешок Билли, но все–таки удержался от такого опрометчивого поступка. Теперь он стал снова собирать оба заплечных мешка, понимая, что запасается имуществом надолго: возможно, пройдут месяцы, а то и годы, прежде чем они встретятся со своими друзьями. Приходилось готовиться к худшему.

Погода снова испортилась: стало холодно и дождливо. Два дня подряд дождь барабанил по брезентовому навесу и стекал по ветвям. К утру третьего дня ветер утих, небо очистилось от туч. Билли наскучило безделье, и теперь он носился по саду, восторгаясь вновь обретенной свободой. Глядя на него, Метью решил, что мальчик уже достаточно поправился, чтобы двинуться в путь. Что ж, следующим утром они покинут грот: нет никакого смысла в оттягивании ухода.

Вечером он поручил Билли заняться ужином, а сам отправился на прогулку. Ветер сдул с могил все розы, кроме одной, да и от той не осталось ничего, кроме стебля и пары лепестков. Метью нарвал еще цветов и разложил их по могилам. Продолжив путь, он поймал себя на том, что идет той же тропой, по которой прогуливался с Эйприл. Ветра, разметавшего розы, оказалось недостаточно, чтобы повалить могучий дуб. Дерево все так же неуклюже кренилось над лугом, заросшим высокой травой. Среди его ветвей Метью приметил какое–то движение: это была белка. Кажется, белка — съедобный зверь. Вот бы…