И верно. На четвертый день после того, как они покинули танкер, Билли указал на горизонт:

— Мистер Коттер! Кажется, это не облако. Как вы думаете, это земля?

Солнце выглянуло в тот день только с утра, а за последние часы все небо заволокло облаками. Впрочем, теперь почти не приходилось огибать препятствий, и Метью не сомневался в правильности курса. Впереди по–прежнему простирались поля галечника, из которого там и сям торчали камни. Пятно на горизонте, привлекшее внимание Билли, находилось слева — к западу от них.

Он внимательно посмотрел на пятно. Будь у него бинокль, сомнения были бы преодолены в один миг. Хотя с тем же успехом можно мечтать о шоссе и о быстроходном «ягуаре»… Метью ничего толком не разглядел, но молодые глаза Билли видели лучше.

— Ты думаешь, это земля?

— Думаю. Но пока не уверен.

— Что ж, пойдем в том направлении.

Они немного изменили маршрут и вскоре наткнулись на две стенки от пляжного киоска, которые каким–то чудом держались вертикально, отброшенные сюда при откате волны. На одной стенке сохранилась надпись: «Чай, корзины для пикника, морож.». Метью снова посмотрел на облако и понял, что сомневался напрасно: они действительно шли в направлении земли, теперь достаточно отчетливо вырисовывавшейся на горизонте.

Подойдя ближе, Метью сообразил, почему им пришлось свернуть. Более того, он узнал это место. В последний раз ему довелось разглядывать этот берег через полосу прибоя, слушая, как хлопает над головой парус, и принюхиваясь к аппетитному запаху, доносящемуся из кухоньки. Он и Фелисити проводили здесь уик–энд с приятелем на его яхте. С тех пор все, конечно, изменилось до полной неузнаваемости, но Метью знал, что смотрит на гавань Пула. Первоначально они шли правильным курсом, и если бы не свернули, то оказались бы сейчас перед Борнмутом. Вернее, перед тем местом, где раньше находился этот город.

Было уже поздно, быстро темнело. Настала пора позаботиться о ночлеге. Впрочем, ускорив шаг и больше не сворачивая, путники уже сегодня могли бы покинуть опостылевшее морское дно. Перспектива была соблазнительной. На берегу они скорее найдут какое–нибудь укрытие, а с утра, если выглянет солнышко, наберут дров и разведут огонь.

Однако идти дальше на запад значило удаляться от Джейн, и Метью не мог себе этого позволить. Он объяснил Билли, что взятое направление неверно, и они вновь зашагали на север. Земля маячила и там, однако темень сгущалась, и вскоре им пришлось остановиться. Они провели еще одну ночь на песочке. Ночью пошел дождь — хоть и несильный, но вымочивший их до нитки. Казалось, что утро не наступит никогда.

Они вышли на берег как раз в том месте, где прежде находился Борнмут. От города не осталось даже следа: гигантская волна опустошила этот берег с не меньшей жестокостью, чем Нормандские острова, стерев мельчайшие следы человеческой деятельности и оставив после себя только голые очертания суши. Неужели здесь, на оголившихся холмах, еще недавно толпились отели, пансионы, магазины? На рассвете места эти все же казались Метью смутно знакомыми. Однако здесь не было заметно никакого движения, ни малейшего признака жизни.

Дождь перестал, но облака все еще висели слишком низко. Впрочем, теперь определять стороны света помогала береговая линия. Путники двинулись на северо–запад, желая добраться до возвышенности, на которой расстилался Нью–Форест. Их одежда все еще была влажной; утро не принесло желанного тепла. Даже движение не помогало согреться, а остановившись на отдых, они и вовсе принялись дрожать. Метью удивлялся, что они до сих пор держатся и не заболевают; однако утомление не лучше болезни. Он с жалостью взглянул на Билли: мальчик скитался с ним по этому искореженному, бессмысленному миру даже без всякой цели.

Они поднялись на холм, на склоне которого заметен был уровень, достигнутый разрушительной волной. Выше начиналась трава, кусты, росли деревья. После долгих дней, за которые взор смертельно устал от пустоты пейзажа, это было упоительное зрелище. Путники, не сговариваясь, сели в траву, трогая ее руками и умиляясь ее шелковистости. Метью размял несколько травинок и стал их нюхать. Наконец–то Англия! От летних ароматов голова шла кругом. Поодаль росли маргаритки на толстых стеблях, вверху кружились две краснокрылые бабочки. Откуда–то доносилось пение дрозда.

Метью протянул Билли предпоследнее шоколадное печенье, и они снова устремились вверх по холму. С его вершины открылся ландшафт, изборожденный шрамами, но почти не изменившийся: некоторые деревья повалились, кое–где зияли рубцы, но в целом это был обычный сельский пейзаж. Единственное, что свидетельствовало о непоправимых изменениях, это отсутствие жилья. Поля и изгороди оставались на месте, однако поля успели зарасти. Внизу колосилась пшеница; чуть справа Метью обнаружил нечто, достойное большего внимания, — картофель.

На картофельном поле они наткнулись на первые следы человеческого присутствия. Угол поля был раскопан, в бороздах сохла ботва. Метью вытащил из земли один куст. Картофелины еще мелкие, зато клубней полным–полно. Путники как можно тщательнее очистили их от земли и полакомились сырой картошкой.

Прежде чем уйти, они вытащили еще несколько кустов и набили рюкзаки картофелем. В рощице неподалеку обнаружился хворост, как будто специально наломанный для костра, однако солнце было закрыто облаками, поэтому воспользоваться лупой не было возможности. Метью поражался собственной недальновидности: что ему стоило прихватить спички со склада Миллера или поискать их на танкере? Но нет, он слишком сосредоточился на путешествии по морскому дну и совершенно упустил из виду, что оно станет лишь преддверием основных событий.

Неподалеку от картофельного поля они заметили человеческое жилище, по крайней мере остатки такового. Это было нагромождение кирпича и бревен, недавно служившее домом фермерской семье, — в пользу такого вывода говорили очертания руин. Здесь, как водится, пахло смертью, хотя уже не так сильно. Время шло, и мертвая плоть все больше смешивалась со всеочищающей землей.

После землетрясения здесь произошло еще кое–что. В развалинах уже рылись люди — в этом не могло быть никакого сомнения. Кто — спасатели или такие же жертвы стихии? Скорее всего второе — следы были совсем свежими. Наверное, тут прошел кочевой отряд, не гнушающийся всем, что только может сгодиться, — и картофелем, и парой консервных банок из чулана. Думать так о людях было неприятно, даже страшно. У Метью не было ни малейшего представления об участи людей, оставшихся в живых на просторах Англии, однако он почему–то полагал, что их организованность не будет уступать по крайней мере гернсийской. Сейчас встретилось свидетельство того, что он угодил пальцем в небо. Оказалось, что на ограниченном пространстве дисциплина соблюдается строже, соответственно, сохраняется подобие порядка. Это можно сравнить со струнным квартетом или, скажем, с сонетом елизаветинской эпохи. Здесь же может невообразимо долго царить полнейший хаос.

Однако день сулил им еще одну встречу со следами человеческой деятельности, которая не могла их не порадовать. Оставив позади обработанные земли, путники очутились на поросшей лесом местности, собственно в Нью–Форесте, через который шла лента шоссе; поскольку в распоряжении Метью не было сейчас не только компаса, но и солнца, он мог только догадываться, что это за трасса — А–31 или А–35, и тем более не знал, насколько они уклонились от избранного направления. В конце концов Метью решил, что лучше двигаться по дороге: пусть она утратила былую прямизну, местами перегорожена поваленными деревьями и уже начала зарастать травой, по ней все равно можно было шагать куда быстрее, чем по целине. Вот только знать бы, куда она ведет…

Свернув по А–31 направо, путники вышли бы к Саутгемптону, зато небольшой маневр по А–35 — и они окажутся там, где уже побывали. День клонился к вечеру, а небо так ни разу и не прояснилось; облака были настолько плотными, что ни за что нельзя было определить, где запад. Правильнее всего было устроить привал, не дожидаясь темноты, и уповать на то, что утром небо окажется чище. Сам Метью натопался досыта, Билли и вовсе с трудом держался на ногах.