Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Густо дымя, портовый буксир «Славянка» подтаскивал к причальной стенке завода неповоротливую громаду плавучего крана. Изместьев пошел распоряжаться спуском.

— Пришел на свой катерок полюбоваться? — спросил Егор Лободу.

Федосу неудобно было признаться, что он пришел сюда совсем не за этим.

— А я, Федос, хотел повидать тебя. Дело есть важное, — продолжал Калитаев.

— У меня тоже, — сказал Федос.

— Вот и отлично. Пойдём присядем где-нибудь.

Они пошли в сторону затопленного старого дока.

Вскоре они были возле катера Семена. Такелажники подводили под корпус тросы. Семен, взволнованный, с красными пятнами на щеках, то и дело смахивал ребром ладони пот со лба. Нарядно покрашенный сейнер, собранный когда-то на болты Семеном, стоял под длинными, внаклон поставленными стрелами крана. Семен знал наперечет каждый лист, каждую точку на нем. «Вот скуловой здесь тяжело дался. Однажды чуть в лепешку палец ручником не расшиб, — вспоминал Семен. — А где и впрямь было трудно, так это в кормовом отсеке. Лежал скрючившись в три погибели. Последний болт затянули, даже страшно сделалось: а вдруг не выберусь отсюда?» Семен улыбнулся, вспомнив свои первые страхи, горести и успехи. Он был так занят собственными мыслями, что даже не заметил подошедшего отца.

Федос сказал Семену, что ходил в контору насчет увольнения и что, наверное, не сегодня-завтра они поедут домой.

Но Семен не проявил никакой радости.

— Слушать надо, когда отец говорит, а не глазеть по сторонам, — возмутился Федос.

Семен продолжал смотреть, задрав кверху голову, на сходящиеся в одной точке трубчатые стрелы плавучего крана. Оттуда спускался, подвешенный к стальным тросам, тяжелый железный крюк. Был он похож на кривой коготь сказочной огромной птицы.

Чтобы не осрамиться перед Егором, наблюдавшим с улыбкой за происходящим, Федос махнул рукой и пошел дальше за Калитаевым.

Они присели на согретые солнцем причальные тумбы, вделанные в бетон старого дока. Того самого, на закладке которого оба присутствовали мальцами почти четыре десятка лет назад. В доке давно уже не ремонтировались корабли, он был затоплен и походил на заглохший деревенский пруд. По воде плыли одинокие осенние листья, занесенные ветром из Жириновского сада. Федосу виделось, будто перед ним родная Чихеза, притихшая, печальная, какой бывает она поздней осенью.

Егор запалил самокрутку, глянул в загадочную темноту воды. Она закрывала дно дока, по которому ходил Егор вместе с отцом в свои молодые годы. Он смотрел так, будто пытался разглядеть сквозь неподвижную водную толщу свою далекую юность. Но была бесстрастна спокойная вода, и уже с трудом верилось, что там шла когда-то хлопотливая жизнь, слышался грохот железа, гулко раздавались голоса, отражаемые холодным камнем доковых стен, а на металлических кильблоках стояли корабли Тихоокеанской эскадры, и рабочие обновляли их корпуса, залечивали тяжелые раны, полученные в русско-японскую войну.

Над тихой водой метались стрекозы, садились на обогретый бетон, прижимаясь к нему коричневыми, будто присыпанными ржавчиной телами. Бестолковым роем толклись в воздухе постоянные спутники приморской осени — божьи коровки. Федос посматривал себе под ноги, чтобы ненароком не раздавить букашек, ползавших среди окалины и железа.

— Хочу я тебе, Федос, одну статейку прочитать, — начал Егор, доставая из кармана сложенную вчетверо газету. — Ты видел сейчас наши катера? Так послушай, какую судьбу им готовили наши враги.

В заметке говорилось о том, что в Союзрыбе был разоблачен крупный вредитель из бывших дворян — Ергомышев. Он был связан с заграницей. Ергомышев выполнял поручения своих зарубежных хозяев — братьев Ванецовых. Замышлялся заговор против молодой рыбной промышленности на Дальнем Востоке. Чтобы задержать строительство рыболовецкого флота, Ергомышев всеми силами тормозил реконструкцию Дальзавода и постройку рыболовецких судов.

Егор читал про то, как через одного из братьев Ванецовых в японских портах устраивали поломки советских пароходов. А когда наши суда становились на ремонт в японские доки, их ремонтировали кое-как. Про то, как умышленно срывалось строительство заводов, обслуживающих путину, из-за чего приходилось каждую мелочь покупать в Японии.

— Неужто и заклепки у японцев покупали? — удивился Федос.

— Даже заклепки, — подтвердил Калитаев. — Не зря же их называли у нас золотыми: валютой приходилось платить.

Федос пытался получше уяснить услышанное.

— Скорее бы на сварку катера перевести, — мечтательно сказал Егор. — Освободиться бы от заграничной зависимости.

Федос подумал: перейдут на сварку — ему тут делать будет нечего, не переучиваться же. И только было хотел сообщить о своем желании ехать в Бакарасевку, как Егор сказал:

— А дело у меня к тебе, Федос, вот какое. Хочу просить тебя остаться на заводе.

— Зачем? Людей и без меня хватает, — нахмурился Федос.

— Таких, как ты, много, — сказал Егор. — И если бы все оставались на одном месте, мы давно создали бы крепкий, постоянный коллектив. Посуди сам: мы тебя подучили; если ты еще поработаешь, станешь настоящим мастером. От тебя другие учиться будут.

Федос в душе соглашался с Егором. Чего греха таить — стал привыкать к железу, не хуже самого Егора; здесь люди говорили о железе, как мужики о хлебе.

— Сейчас все дело в людях, — продолжал Егор. — Почти не прогуливает народ, осознал. А если перестанут мотаться с места на место — пятилетку мы наверняка до срока выполним.

Федос, все так же нахмурясь, смотрел по сторонам, не зная, что и отвечать. Все его мысли были в Бакарасевке, дома.

— Ну, скажем, останусь я, — начал осторожно прощупывать почву Федос, — а другие? Они-то могут уйти. Какая от меня одного польза?

— Ежели ты к другим обратишься, как тогда, с расценками, — может, и они передумают уходить, — сказал Егор. — А ты человек заметный, тебя уважают.

Федос припомнил историю со снижением расценок, страсти, разгоревшиеся вокруг этого дела. Вспомнил, как радовался в душе, когда соседи перенимали его почин. А Егор продолжал:

— Не хлебом единым сыт человек, дорогой мой Федос. И работает человек не только ради заработка…

Егор достал кисет, закурил.

— В рабочем человеке живет этакая жилка: знай, мол, наших, вот как я могу сработать вещь! А без этой жилки нет настоящего рабочего. Вот некоторые смеются над Степкиным. Он чурбаки под катера готов чуть ли не шкуркой шлифовать. А он и не может иначе: рабочая гордость не позволяет сделать работу кое-как. Он постоянно думает о тех, кто будет пользоваться плодами его труда. Те люди у него всегда за спиной, как бы наблюдают за ним. Для них нельзя сделать плохо. А людей тех — не счесть. Весь народ. Суди сам, можно ли не думать о народе, когда трудишься для него?..

Федос не задумывался раньше об этих вещах. А теперь вся его, казалось, такая обычная работа предстала перед ним в новом свете. Просто голова кругом пошла от Егоровых слов. Федос по-крестьянски расчетливо прикидывал: вот построил он катер. Стало быть, нет нужды покупать такой же за границей. Сколько золота сберег он, Федос? Или: вредители в Союзрыбе хотели, чтобы Дальзавод не справлялся с постройкой катеров. А Федос помог строить их лучше. Выходит, просчитались враги, не учли Федосовой работы. Он другими глазами взглянул сейчас на свой труд. И опять подумал про Егора: «Что за человек? Есть в нем какая-то цепучая сила: и не хочешь, а тянет тебя в свою сторону. Как магнит. Притянет человека к себе, а тот уже и сам, как намагниченный, притягивает к себе других. Вот еще и Кочкин такой же. Прилип к нему Сенька — не оторвешь. Или взять хотя бы Якима. Тоже из такой же породы: кто возле него побыл, сам начинает агитировать не хуже Якима». Так нигде и не кончалась, не обрывалась эта стальная цепочка. Егор и Яким соединены этой удивительной силой, делающей их стойкими и крепкими во всех невзгодах и трудностях. «Одно слово — партийные» — нашел наконец объяснение Федос.

77
{"b":"197514","o":1}