Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Когда Дерябин вышел, охмелевший Изместьев сказал Егору:

— Этот торгаш хочет получить страховую премию за свое корыто. Каким образом? Очень просто. Как это делают в цивилизованных странах: нанимают «аварийного капитана», посылают его в такой район, где аварию можно свалить на плохо изученную береговую линию, отсутствие подробных карт. Капитан сажает судно на камни, а море и штормы довершат дело. Корабль погибает, а пароходчик кладет страховую сумму в карман. Просто, а? Вот я такой могильщик и есть. Прошу любить и жаловать.

Егор слушал рассказ пьяненького капитана, и смешанное чувство отвращения и гнева к Дерябину наполняло душу.

— Я вам настоятельно советую: не ввязывайтесь в это дело, — говорил Изместьев. — Мне уж все равно. Я человек отпетый. Спился, как видите. К сыну идти не могу. К тому же там внук объявился — корабельный инженер. Окончил Кронштадтское морское инженерное училище. Приехал сюда, а делать-то нечего, сидит пока у отца на шее.

Егор поднялся, чтобы уходить. Еще одна надежда на работу рухнула.

Дойдя до двери, Егор вернулся к столу.

— Мне нельзя уходить, я поступаю на пароход. Дома голодают.

— Как хотите, молодой человек, — пробормотал Изместьев. — Пожалуйте, в таком случае, завтра на корабль.

Егор вышел из конторки. Свистел промозглый декабрьский ветер. Бухта как бы дымилась холодными испарениями: близился ледостав. На поверхности воды плавало «сало» — тонкий ледок, от удара волн превращенный в хрустящую кашу, круто сдобренную морской солью.

Утром Егор потребовал у Дерябина платы вперед. Василий Тихонович подозрительно посмотрел на нового матроса: уж не пронюхал ли он тайные его замыслы? Но деньги выплатил. Егор на следующий день отправился в плаванье. Ему показалось, что команда отлично знает о назначении рейса, но помалкивает. Понимающе переглядываясь, матросы говорили между собой намеками. И Егору сделалось жутко от этого. Отчаявшиеся, доведенные до предела голодом и нуждой люди идут с шуточками на верную смерть ради того, чтобы прокормить свои семьи хотя бы несколько дней. Возможно, некоторые и не вернутся, продав Дерябину свои жизни за медные гроши. Зато купец вернет с лихвою денежки, вложенные в ржавую железную коробку.

Егор любил сделанные рабочими руками вещи и знал им цену. Вся душа его протестовала против обдуманного и злонамеренного разрушения того, что сработали труженики. И то обстоятельство, что пароход принадлежал богачу Дерябину, не могло поколебать Егоровых убеждений о ценности всего созданного людьми труда.

Егор опасливо поглядел на сварливую толчею волн, прислушался к их остервенелым ударам в железные скулы парохода, к свисту ветра в снастях. Все вокруг предвещало шторм. Дерябинская «Аркадия» шла навстречу своей гибели. Сейчас она проходила невдалеке от скалистого острова Аскольд, камни которого, если б они могли говорить, рассказали бы о страшной золотой лихорадке, сотрясавшей этот подковообразный остров вскоре после водворения русских в бухте Золотой Рог. Егор хорошо помнил рассказ Прохора о том, как тряхнула аскольдовская лихорадка и Василия Дерябина.

Егор не заметил, когда пароход повернул в сторону острова: в это время он был уже в кубрике.

Трое матросов, сидевшие в кубрике, о чем-то разговаривали. От судорожного боя машины голоса их дробились, дрожали, как бывает, если заведешь разговор, едучи на тряской телеге по щербатой, колеистой дороге. В одном из матросов Егор узнал отличного клепальщика, работавшего раньше в военном порту. Он приехал из Петербурга в числе других полутораста человек. Затребовал их тогда сам наместник царя на Дальнем Востоке Алексеев. Но сейчас даже их не пощадила неумолимая безработица.

— А я ведь знаю, куда идем, — сказал клепальщику без обиняков Егор. — Пароход расшибать, чтобы страховку хозяину выручить.

В голосе Егора звучал гнев. Клепальщик не отозвался, молчал.

— По какому праву распоряжается он нашей жизнью? За кусок хлеба — в воду головой. И молчим как рыбы. Пошли, свяжем капитана. Пусть ворочает назад. Не дадим людей губить и пароход!..

— Брось, — лениво отозвался один из обитателей кубрика. — На камни посадит — подумаешь, беда какая. Возле берега ведь. Не потопнем, не бойсь… А пароход чужой, не жаль.

— Что ж это такое происходит, — возмущался Егор. — Рабочего человека в скотину бессловесную хотят обратить? За копейку купить его душу? Не согласен.

— Так ты ведь ее уже продал, — усмехнулся все тот же матрос.

— Продал потому, что семья с голоду подыхает. А теперь — раздумал продавать.

И Егор решительно переступил комингс кубрика. Следом пошел клепальщик. Потом нехотя, не глядя в сторону Егора, поднялся с койки споривший с ним матрос. Они вышли на палубу, подхватили с собой ничего не понимающего боцмана и кинулись к капитанскому мостику. В это время пароход страшно тряхнуло, он застонал, заскрежетал весь и — остановился. Егор, потеряв равновесие, упал. Когда он поднялся, рядом с ним стоял Изместьев.

— Ну-с, господин Дерябин, — говорил сам с собой капитан Изместьев, — а теперь попробуйте-с получить вашу страховочку. Дудки! Пароходик цел-целехонек. Теперь вам, господин Дерябин, потребуется снять его с мели, отремонтировать и вылететь со всеми расходами в трубу!

Капитан довольно потирал руки: он отомстил купцу за всё. И, как это ни показалось вначале странным Егору, спас пароход. Найми Дерябин другого капитана-аварийщика, тот, может быть, добросовестно выполнил бы наказ хозяина. Но Изместьев слишком любил море, чтобы пойти на подобную измену морскому уставу. Он согласился, сразу же сообразив, какую злую шутку сыграет с ожадневшим купцом.

«Аркадия», сильно накренясь, стояла у самого берега, носом она уткнулась между двух обросших зелеными водорослями камней. Тихая бухточка Аскольда, защищенная от ветров, стала временным прибежищем старенького парохода. За бортом била прибойная волна, и корпус «Аркадии» слегка покряхтывал от этих уже не опасных ударов моря…

Портовое начальство учинило следствие по поводу аварии. Изместьев не скрывал преднамеренности и сговора. Капитана судили и упрятали в тюрьму.

Дерябина сразило предательство и вероломство Изместьева. Он ковылял по комнатам своего особняка, выходящего окнами на широкий простор Амурского залива, пил валерьянку, бросался к столу и с треском расшвыривал костяшки счетов, показывавших всякий раз умопомрачительные нули многозначных чисел. Нет, конечно же таких расходов не выдержит дерябинский кошелек. Снять «Аркадию» с мели — плати. Отремонтировать — еще раз плати, причем больше, чем до аварии. «Что же делать, что делать?» — охал и стонал Дерябин.

Тощая, усатая жена Василия Тихоновича, которую в городе называли Казачкой, скрипела сапогами — она так и не рассталась со своей забайкальской привычкой ходить в сапогах, громко кашляла, захлебываясь табачным дымом, грубым, почти мужским голосом орала на своего ополоумевшего супруга. Сердито сопя, она наливала ему, не отсчитывая капель, валерьянку в серебряную стопку с эмалевым портретом государя.

Но Дерябин, несмотря на советы жены, не уберег сердца. В день суда над Изместьевым, куда он был вызван свидетелем, Дерябин хватил для храбрости стаканчик горькой, почувствовал себя плохо, прилег на кушетку — и уже не смог подняться. В городе прошел слух, будто Дерябин симулирует болезнь. Но Василий Тихонович и впрямь был непоправимо болен.

Перед кроватью Дерябина стоял на табурете потемневший от времени, захватанный руками берестяной туесок, с которым он не расставался всю жизнь. В туеске лежала душистая клубника.

Мрачный, неразговорчивый сын заглядывал к нему редко и такими же неуловимыми, как и у самого Дерябина, глазами ощупывал хилую фигурку отца, распластавшуюся под одеялом. Во взгляде сына Василий Тихонович легко мог увидеть нетерпение: младшему Дерябину хотелось поскорее вступить в законные наследные права и развернуться по-своему, без папаши, жившего устарелыми представлениями и понятиями. Молодой Дерябин вел дело широко, с размахом, в тесном контакте с зарубежными предпринимателями, с учетом международной конъюнктуры. Он был полностью современным капиталистом и часть своих доходов помещал на текущий счет в одном из крупнейших японских банков. Дерябин-сын обдумывал большие аферы на Камчатке. Для этого ему нужна была полная свобода действий. Отец мешал. И сын нетерпеливо ждал, когда эта помеха исчезнет.

23
{"b":"197514","o":1}