— Но этот турок стоит русского полка! — воскликнул офицер, начавший разговор об Алиеве. — Он несколько лет держит в страхе правоверных и помогает гяурам!

— И где же этот бандит? — полюбопытствовал гость из столицы. — Я с удовольствием посмотрел бы на этого турка!

— Его ведут сюда, но вряд ли можно поручиться, что Мустафу доставят живым!

…Корчму турки покинули уже за полночь. Минчев наблюдал за ними из окошка: гости шли покачиваясь и поддерживая друг друга.

Взвесив все услышанное от турок за эти дни, Йордан подумал, что новые сведения могут заинтересовать русских и их надо вовремя предупредить о намерении султана и высшего командования противника. Доверяя хозяину-греку, Минчев тем не менее не открывался ему в главном: кто он и к чему призвала его совесть и судьба. Он оставлял для себя всяческие лазейки на случай, если грек задумает выдать его туркам. Подслушивал разговоры? Да как можно, если он знает ничтожно малое число слов, нужных лишь для того, чтобы обратиться к господам туркам? Никто не видел, чтобы кто-то заходил к Минчеву, не было случая, чтобы и сам он отлучался на час-другой из корчмы.

На этот раз предстояло отлучиться надолго, вероятней всего, распрощаться с греком навсегда. Об этом он не скажет хозяину, а вот об отлучке уведомить нужно, чтобы грек не начал погоню и не схватил беглеца.

Минчев постарался придать лицу расстроенное, даже убитое выражение. Печальным голосом сообщил он хозяину о том, что в Казанлыке у него тяжело заболел единственный брат и вот-вот умрет, что он должен с ним проститься и исполнить его последнюю волю. Грек не стал чинить препятствий, он даже разрешил взять старого осла и добираться верхом, а у турецкого коменданта, завсегдатая корчмы, получил официальную бумагу: Йордан Минчев отправлен в Казанлык по делам коммерции.

Осел хотя и стар, но везет сносно. Ночью выпал снег, и местами животное глубоко увязает — плохо пришлось бы пешеходу! Ветер усиливается и крутит поземку. Холодно, наверное, градусов под двадцать. Йордан смотрит на затянутую туманами вершину Святого Николая, и ему становится еще холодней: неужели действительно такое случилось с русскими войсками? Турки злорадно говорят, что там вымерзли все и трупы грудами лежат от Шипки до Габрова. Если русские вымерзли, то почему турки не взяли такие выгодные высоты, за которые они дрались с фанатичным упорством и потеряли столько тысяч человек? Ему хотелось верить в лучшее, и он уже не придавал значения словам турок о больших потерях русской армии.

Недалеко в горах грохотали пушки, били они нечасто, но гулко. Доносилась и ружейная пальба. Скорей бы пришел конец войне! Даже невозможно себе представить, что эта война закончится для Болгарии свободой. Столько лет ждали! А сколько раз надежда сменялась разочарованием: русские вынуждены были покидать пределы Болгарии и оставлять болгар под турецким ярмом. Теперь это не должно случиться. — Конечно, если коварная и славянофобская Англия не вмешается в дело и не решит его в пользу Турции.

В небольшом селении Минчев еще издали заметил сборище людей. Он увидел, как на веревке, словно животное, волокли человека. Минчев подхлестнул осла, и тот зашагал быстрее. Вскоре Йордан мог лучше разглядеть несчастного: он был в цивильном пальто, с закрученными за спину руками. Встал на ноги, посмотрел вокруг. Лицо его было залито кровью, кто он — молодой или старый, — понять нельзя.

— Турки! Болгары! — услышал он громкий, чистый голос. — Встретимся уже там, на небесах! — Обреченный взывал к людям на чистейшем турецком языке. — Турки! Чтобы вам при-

шлось меньше краснеть, я избрал для себя такой путь и теперь не каюсь! Болгары! Всегда помните, что среди турок были не только звери башибузуки, но был еще Мустафа Алиев и его товарищи!

«Так это же Мустафа! — с горечью прошептал Минчев. — Как же тебе не посчастливилось! Значит, в корчме говорили правду о твоей поимке!»

Мустафа хотел сказать что-то еще, но подскочивший на коне башибузук ударил его ятаганом по голове. Удар не был сильным, и Мустафа устоял на ногах. Второй башибузук исправил ошибку первого и обезглавил пленника; голова его покатилась в снег, оставляя на нем яркую кровавую полосу.

— Собака! — прохрипел башибузук, вытирая о снег шашку.

С гор сползали густые сумерки. Минчев не проехал и пяти верст, как темень повисла над окрестностями и вечер превратился в ночь. «Надо свернуть влево, — решил Минчев, — если встречу турок, скажу, что заблудился, попрошу показать короткий путь на Казанлык». Осел покорно свернул на протоптанную тропинку и побрел в гору. Ноги Минчева временами задевали снег и чертили на нем широкие прямые линии. Повстречались турки, их было десятка четыре. Они устало брели вниз, вероятно на отдых. Йордан их не заинтересовал. Турки представились ему безразличными, во всяком случае, не такими, какими видел их Минчев в начале кампании. Или и им успела надоесть эта война с обозначившимися неудачами?

Спустя полчаса его окликнули, но уже по-русски. Навстречу ему вышли солдаты, закутанные в башлыки, с винтовками в руках.

— Кто такой? — сердито спросил один иЗ них, очевидно старший.

— Болгарин, купец я, — отрекомендовался Минчев.

Старший подозрительно оглядел Минчева, даже осветил его лицо цигаркой, которую он прятал в рукаве полушубка, и недовольно спросил:

— Зачем пожаловал на наши позиции, купчишка? Или заблудился?

— Не заблудился, — ответил Минчев.

— Не турки тебя послали? — допытывался старший.

— Нет, братушки! Я прошу доставить меня берзи, быстро очень к генералу Скобелеву, генералу Гурко, генералу Радец-кому пли генералу Столетову.

— Ишь ты! — покачал головой старший. — Только с генералами знаться желает!

— Дело у меня важное, братушки! — взмолился Минчев.

Старший секрета отрядил двух солдат, и Минчев на ослике стал карабкаться в гору. Несмотря на свой преклонный возраст и трудную дорогу, осел шел споро и ни разу не заупрямился.

Йордан был вынужден его сдерживать, чтобы обождать солдат, выбивающихся из сил на крутом подъеме. Они остановились у странного жилья, такого никогда не видывал Минчев, хотя и побывал во многих странах. Солдат сказал, что тут и живет генерал Радецкий, что он сейчас доложит о прибытии болгарского купца, но еще не уверен, примет ли его генерал или нет.

Радецкий принял не сразу: в этот вечер ему везло в винт и он не желал прерывать партию. Его поздравили с крупным выигрышем, и он испытывал точно такое же расположение духа, как если бы выиграл крупную баталию. Настроен он был добродушно, на Минчева взглянул с веселой, приветливой улыбкой.

— Ну, с чем пожаловал, купец? — спросил он, расправляя большую поседевшую бороду.

— Ваше превосходительство, я к вам не по купеческой части, — ответил Минчев, бросая взгляд на компаньонов генерала, — Господа, винт будет продолжен через час, — объявил Радецкий, — А сейчас вы свободны. Слушаю вас, — обратился он к Минчеву, когда игроки покинули кибитку.

— Я соглядатай и работаю на пользу русской армии, — сказал Минчев. — Меня знают их превосходительства генералы Скобелев, Гурко, Столетов и полковник Артамонов.

— Слушаю вас, — уже с большей заинтересованностью проговорил Радецкий. — Садитесь, в ногах правды нет.

Минчев сел на походный стул и неторопливо рассказал все, что услышал от турок за последнее время.

— Любопытно! — заключил Радецкий. — Ваши сведения я незамедлительно передам главнокомандующему. Что ж, на этот раз Сулейман-паша больший реалист, чем он был до сих пор. Сил у него и впрямь мало, чтобы организовать оборону на этих трех рубежах. Бежать, бежать ему надо!

— Бежать! — согласился Минчев.

— А о нашем наступлении они ничего не говорят? — спросил Радецкий.

— Они в него не верят, ваше превосходительство.

— Прекрасно! Что будете пить? Ром, коньяк, ракию?

— Русскую водку, — сказал Минчев.

— Грицко! — позвал генерал денщика. Когда тот явился, приказал — Бутылку водки, быстро!