Минчев находил, что сами турки за последнее время сильно изменились. Офицеры отваживались ругать генералов, без страха говорили о мире с русскими, полагая, что скорое прекращение войны пойдет на пользу Турции. Конечно, было много и таких, кто возвеличивал пашей и султана, о русских и болгарах говорил с ненавистью и считал, что воевать надо до конца, что Англия и Австрия не останутся безучастными и обязательно придут на помощь Турции.

Встречая и сегодня гостей, Йордан Минчев низко склонил голову и не осмелился взглянуть в глаза повелителям. Но если бы он взглянул, гости заметили бы покорность, смирение и угодливость. Он проводил турок до укромного и затемненного уголка корчмы, отделенного тонкой перегородкой от взора любопытных. А Минчев извлекал свою выгоду: из-за стенки он слышал все, о чем говорили турки. В компании гостей Йордан приметил лишь одного, кто наведался сюда впервые. Он был постарше возрастом и чином, одет лучше и опрятнее других и производил впечатление человека, явно не воевавшего и не привыкшего к боевой обстановке. «Наверняка из Константинополя, — подумал о нем Минчев, — интересно бы узнать, чем живет сейчас разгневанная и опечаленная турецкая столица!»

Но разговор свой турки, как и положено настоящим мужчинам, повели о женщинах. Ах, до чего же богат восточный язык, когда речь заходит о представительницах прекрасного пола! Будто собравшиеся за этой тонкой перегородкой только и делают, что сдувают с возлюбленных пылинки, бережно, как что-то воздушное, носят их на руках и часами смотрят на них умиленно-восторженными глазами.

Вот и сейчас один из гостей, видимо продолжая начатый на улице разговор, прочел газель о любви, а потом вспомнил несравненную гурию из Багдада; кто-то заговорил о француженке, с которой он провел всю прошлую осень; кому-то понравилась пылкая гречанка из Афин. Минчев убирал столы и ждал, когда его позовут. Но гости так увлеклись разговором, что словно забыли, зачем они наведались в корчму. Потом высокий турок повелительным тоном позвал слугу, и расторопный Йордан быстрыми неслышными шагами приблизился к столу.

Турки заказали жаркое из молодого барашка и ракию. Минчев осведомился, какую ракию предпочитают гости — холодную или горячую. Гости посовещались и потребовали холодную — из подвала, а еще лучше из колодца, куда опускаются бутылки с веселящей жидкостью. Йордан передал заказ повару на молодого барашка, налил кувшин холодной ракии, наложил мягких лепешек на поднос; прикинул, подумал, достал маринованные красные перцы, огурцы, разложил все это на тарелках и отнес за перегородку, извинившись, что сейчас война и он не может предложить господам офицерам более изысканные яства. Турки ничего не ответили; старший из них пренебрег жительно махнул рукой, давая понять, чтобы слуга убрался с глаз и не докучал своим присутствием.

ПоКа повар готовил барашка, Минчев присел за тонкой перегородкой, изображая очень усталого и равнодушного ко всему человека. Тема слабого пола была исчерпана, и разговор перешел к злободневным и насущным проблемам.

— Сулейман — негодяй, это знают все, — произнес басом тот, кого Йордан посчитал посланцем из Константинополя. — Проигрыш нынешней кампании лежит на его совести. На месте султана я отрубил бы ему голову!

— А кто же тогда помог отстоять Плевну во время второго штурма русских? — Певуче возразили ему дискантом, — Наша блестящая победа под Эски-Загрой помешала русским добиться успеха на всех фронтах. Оставление русскими Эски-Загры и Казанлыка спутало все их планы и заставило отказаться от наступления на Константинополь. За это империя должна быть признательна Сулейман-паше!

— Командуй другой такими крупными силами, — не согласился бас, — он не ограничился бы захватом двух малых городишек. Он наступал бы и дальше, изгнал бы. русских из Габрова и Тырнова и искупал бы их в Дунае.

— Но Сулейман-паша сделал такую попытку в августе, когда он много дней подряд штурмовал Шипку.

— Я могу сделать попытку перепрыгнуть через Босфор! — Бас зло хихикнул. — Благая цель, если она не приводит к благому результату, ничтожна. Сулейман-паша действовал под Шипкой как мясник.

— Мы часто бываем несправедливы к тем, кто испытал неудачу, а к ним нужно быть снисходительными.

— Неудача неудаче рознь! Если эта, а точнее, эти неудачи грозят существованию великой Турции, виновный не просто неудачник, он губитель, разрушитель империи!

— Бедный Сулейман-цаша! — вздохнул собеседник, говоривший дискантом. — Он и не догадывается, что говорят о нем вблизи его ставки!

— Догадывается! — ответил бас, — Он не может обходиться без агентов, и те с усердием, присущим этим ничтожным людям, разузнают все, что интересует Сулеймана. Впрочем, я не уверен, готов ли он выслушать даже от агентов нелестные слова о своей особе, Я не исключаю и того, что они добывают только то, что славит бесславного, возвышает низкого, поднимает в заоблачные выси упавшего в грязь!

— Бедный Сулейман-паша!

— Он бездумный ишак, твой Сулейман-паша! Гази-Осман-паша прославил империю, и его имя золотом будет вписано в нашу историю. И может, потому, что на его фланге действовал ничтожный Сулейман, ему пришлось отправиться в русский плен. Минувшее не вернешь и ошибку не исправишь. Важно не повторять этой ошибки. А что делает твой Сулейман-паша? Он будто нарочно приближает наш крах!

— Я тебя не понимаю.

— Я привез ему ясную директиву. — Бас зазвучал особо отчетливо. — Да, да, совершенно ясную и четкую: турецкая армия не предпримет наступательных действий, она должна обеспечить последовательную и надежную оборону на рубежах: сначала Балканы, потом София — Ихтиманские горы, в последнюю очередь в укрепленном Адрианопольском лагере. Что ни рубеж — то новая твердыня! Десятки тысяч русских устилают своими телами подходы к этим рубежам. Русская армия обескровливается, теряет силы и выдыхается. Тем временем западноевропейские страны все больше вмешиваются в эту войну и помогают склонить чашу весов в пользу Турции.

— План прекрасный и, пожалуй, единственный в нашем положении, — Для всех здравомыслящих людей, кроме Сулеймана! Он считает, что не соберет достаточных сил для обороны Балкан и что надо срочно отходить к Адрианополю. Сегодня он Отойдет к Адрианополю, а завтра побежит к Константинополю… Гази-наоборот!

— Он не ослушается султана, если будет хоть немного уверен, что рекомендации столицы реальны, — сказал дискант,—

У Златицы русские уже заняли южные склоны Балкан, Другие перевалы, удерживаемые нами, могут быть обойдены русскими, и тогда мы окажемся в ловушке, как и Гази-Осман-паШа в Плевне.

— Гази-Осман-паша сделал все, что мог, Сулеймап-паша не желает сделать даже ничтожной попытки. В этом отличие гази-паши от негази-паши!

— Чего же мы ждем от русских под Шипкой? Если верить слухам — они там все повымерзли!

— У них хватит и немороженых, — сказал бас. — Если они догадаются нанести сильный удар по Вессель-паше, Сулеймана можно будет не брать в расчет!

— Русские никогда не перейдут Балканы в такое время года! — ответил дискант.

— Мы думали, что они не перейдут их летом и не высидят в такое время года на Шипке, а они перешли по страшному ущелью Хама летом и высидели на Шипке зимой, от них всего можно ожидать!

Повар окликнул Минчева, и он понес барашка на стол к офицерам. Барашек был нежно-розовым, благоухающим и возбуждал аппетит. Турок из Константинополя тронул кувшин — оп оказался пустым. Хмурым взглядом офицер потребовал наполнить посуду хмельной ракией. «Как много стали пить турки! — удивился и обрадовался Минчев. — Они уже не боятся греха и ответа перед аллахом».

— Господа, а я намерен сообщить вам и приятную новость: пойман бандит Мустафа Алиев! — донеслось до Минчева, когда он уносил пустую посуду. Он нарочно задержался, поставив посуду на соседний стол и перекладывая поудобнее тарелки.

— Слава аллаху! — притворно воздел руки к небу гость из Константинополя. — Верблюд ест высокую траву, сокол — большие куски мяса. Кому что. Не одолели русских, одолели турка Мустафу!