Винтовки и кривые острые ножи турки бросали на зеленую траву в центре селения. Один хромой турок принес богато украшенный и сверкающий ятаган. Не успел он положить его в общую кучу, как из толпы выскочил маленький турчонок. Он схватил ятаган и пустился бежать вдоль улицы. Шелонин хорошо умел бегать, но парня он догнал с большим трудом. Турчонок так крепко держал ятаган, что Иван едва вырвал его из рук. Парень прикусил губу и смотрел на своего преследователя с лютой ненавистью. Потом прыжком хищного зверька он бросился на Шелонина и ухватился за ятаган. Вырвать не сумел — впился зубами в руку и стал рвать живое мясо, словно собачонка, которую не кормили две или три недели.

— Ах ты, — рассердился Шелонин и с силой оттолкнул от себя свирепого турчонка.

— Гяур! — зашипел тот и стал что-то говорить — быстро и сердито. Произносил он наверняка ругательные слова, но Шелонин понял только одно — «гяур».

Старик в чалме что-то сказал парню. Тот опустил голову и лишь изредка украдкой взглядывал на Шелонина.

— Ятаган отцовский, — пояснил старик в чалме, — За Крымскую войну его получил дед и перед смертью отдал сыну. Сын, отец этого мальчика, убит на Систовских высотах, когда русские перешли Дунай.

«Может, именно его заколол Игнат Суровов?» — подумал Шелонин. Ему не было жалко ни этого турчонка, ни его отца, убитого под Систовом. Он так много слышал о зверствах турок, что посчитал бы любую меру наказания справедливой. А вот этого мальчонку он избивать бы не стал, хотя тот и вырвал у нею кусок живого мяса: сопливый мальчишка, что с него взять?

— Тигра! — сказал он Неболюбову, показывая окровавленную руку.

— И что он в тебе нашел, Ваня? Вкусный ты, что ли? — пошутил Егор.

— Гяур я для него, вот кто. Он и сейчас плюется: кровь-то у него на губах моя!

— Ты бы перевязал руку, — посоветовал Неболюбов, — как бы хуже не было!

— Пососу да сплюну. Ничего не будет! — ответил Шелонин.

— Смотри! — предупредил Егор.

Четыре подводы были нагружены доверху. Волы тронулись. Переводчик прочитал туркам какую-то прокламацию. Они смотрели на него с тупым безразличием. Старик в чалме что-то сказал переводчику, а тот сообщил Бородину, что это село сопротивления оказывать не будет, но теперь они стали беззащитными перед болгарами, которые могут в любой момент совершить нападение и вырезать турок. Бородин ответил, что болгары зла чинить не станут. На этом разговор и закончился.

Рота шла неторопливо, так как спешить было некуда. Где-то впереди гпемели редкие артиллерийские выстрелы. Видно, большого боя там пока нет.

Их обогнала группа драгуп, потом проскакали на лошадях ополченцы с восьмиконечными крестами на фуражках.

— Вот кому надо торопиться! — усмехнулся Неболюбов. — В Тырнове кое-кого жопы и дети ждут. Я, Ваня, двадцать верст готов бежать, только бы с женой встретиться!

— Хорошо, когда у тебя жена есть, — сказал Шелонин.

— Еще лучше, когда она по всем статьям правильная женщина, — задумчиво проговорил Неболюбов. — Меня вот и наградил такой бог!

— Вернешься, в гости пригласишь? — спросил Шелонин.

— А то как же, первым гостем будешь, — задорно ответил Неболюбов. — Ты, Инат, Панас Половинка. Панас-то, слышно, скоро из госпиталя вернется, а Игнату придется полежать. Его далеко, отправили, аж в самый Бухарест! Ротный сказывал, что его к Георгию и унтер-офицерскому чину представили. Придется нам еще перед ним тянуться, Ваня!

— Что ж, и потянемся, — согласно проговорил Иван. — А унтера и Георгия ему дадут по честности!

Вечером они вступили в‘Тырново. Мало видел за свою жизнь Шелонин, но если бы’ и много повидал, все равно этот город мог показаться ему чудом. Здания поднимались террасами, и Шелонин, заломив кепи, смотрел и удивлялся: как это они держатся над гранитными обрывами и не скатятся вниз! Он пробовал даже считать, сколько этажей в этом городе, и насчитал в одном месте девять рядов — дом над домом. А внизу текла речушка Янтра, и в ней отражался весь город. И уже было не девять рядов домов, а все восемнадцать.

— Егор, вот это город! — восхитился Шелонин.

— Сказка, а не город! — подтвердил Неболюбов.

По узким улочкам Тырнова гарцевали гусары и драгуны на сытых, отдохнувших лошадях. Кавалеристы сообщили, что боя большого тут не было, что в стычке было ранено два артиллериста и убито восемь коней, что турки покидали, город в панике, а гражданский губернатор Тырнова Саиб-паша даже не дождался, когда подадут лошадь, и бежал пешком, проклиная все на свете.

Гусары и драгуны были не прочь похвалиться, чем угощали их болгары. Шелонин и сам бы протянул стаканчик вина, но с опаской поглядывал на ротного: если болгары поднесут, что скажет им подпоручик? Может, заставит вылить под ноги и не прикасаться губами к мерзкому зелью? Болгары вынесли и вино, и жареную баранину, которую они называли агнешкой, и сушеные фрукты. Иван взглянул на ротного, а тот смотрел на голубое небо: вероятно, не желал мешать солдатам испробовать винца. Шелонин опрокинул стакан. Вино было кислое, совсем не похожее на то, что пивал он дома по большим праздникам. Зато пить его было легко даже без закуски. Иван выпил еще один стаканчик, по от третьего отказался наотрез: пьяному в поход идти трудно.

Молодая болгарка, впервые увидевшая белобрысого парня, спросила, как его имя, и очень обрадовалась, что зовут его точно так, как и ее старшего брата: Иваном. Потом Шелонин увидел хромого старика с палочкой. Был он худ и бледен, редкие волосы совершенно седые, такие же седые и его лохматые усы.

— Генерал Скобелев или полковник Артамонов, — чуть слышно промямлил старик, показывая какую-то бумагу.

Шелонин никогда не слышал про полковника Артамонова, а Скобелева видел позавчера: он подъезжал к ним на белой лошади, когда рота располагалась на бивуаке. Где он сейчас — сказать трудно. Шелонин подвел старика к ротному, и тот стал читать помятый лист бумаги. Видно, там было что-то важное, так как Бородин подозвал унтер-офицера и велел мчаться к генералу Гурко, который, по сведениям, расположился где-то у собора.

— Спасибо, отец, — сказал Бородин и пожал старику руку, — Не на мене — Йордану. Он всичко сделал, — сказал ста= рик. Увидел окровавленную руку Шелонина, спросил тихо и участливо: — Братушка ранен?

— Турок чуть руку не откусил, — пояснил Бородин.

— Ай-ай-ай! — покачал головой старик. — Трябва помощь, ръка-та се е подула и посиняла, опасно е [7].

— А и верно! — согласился Бородин, оглядывая руку. — Сильно болит, Шелонин?

— Сильно, ваше благородие. Ничего, пройдет! — ответил Шелонин.

— Трябва да се помогне… — повторил старик. — Аз имам голяма къща. Лекарь-болгарин близко. Той бързо ще помогне [8] .

Бородин строго взглянул на Шелонина.

— Побудешь у старика, — приказал он. — А ты, Неболюбов. посмотри, где останется Шелонин. Потом придешь за ним и приведешь его в роту. День-два поживет у доброго человека!

Шелонину не хотелось отставать от роты, но он не решился, да и не мог ослушаться подпоручика. К дому старика они отправились втроем. В душе он проклинал злого турчонка, который на время вывел его из строя. «Только бы не застрять надолго! — с тревогой думал он и тут же себя успокоил — Задержусь на день-два, а потом сумею догнать своих, далеко они не уйдут!»

Врач, осмотревший руку Шелонина, удивился, покачал головой: «Он что же, с зубами волка, этот турчонок? Отхватил целый кусок!» Доктор учился в Петербурге и хорошо говорил по-русски. Он сказал, что рана не опасна, но лучше обождать здесь дня два-три, а может, и неделю: погода стоит жаркая, легко занести инфекцию. Шелонин согласился, что лучше посидеть лишний день в доме гостеприимного старика, но все же попросил вылечить его как можно быстрее, чтобы он мог настичь полк недалеко от Тырнова. Он предполагал, что и дальше пехота будет двигаться не быстро, что впереди, как и прежде, пойдут гусары и драгуны, а на их долю придется лишь пыльный след, оставляемый скорой конницей.