Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Это случилось в тот момент, когда Скобелев повел свой отряд на штурм редута номер три.

IV

Полчаса назад под Скобелевым была убита лошадь, вторая за этот бой. Он стоял во весь рост на пригорке, превращенном солдатскими Ьапогами в хлюпающую грязь, и наблюдал за всем, что происходило на горах. Оставался главный редут, но сил уже не было. Сюда бы еще одну дивизию, и тогда этот редут тоже оказался бы в наших руках, навис бы он над Плев-ной, как дамоклов меч. Туркам ничего бы не оставалось делать, как покинуть город. А если бы перерезать еще дорогу и на Софию! Тогда и для отхода им не оставалось бы сносных возможностей. Но подмога не подходила. Гонцы Скобелева или вовсе не возвращались, или привозили категорический отказ. «Обходитесь своими силами!» — какой «мудрый» совет! Эти силы были израсходованы порядком еще в обороне, после начала наступления от них оставалась одна треть. Лучшие из лучших легли и уже никогда не встанут, другие разбросаны по всей долине и взывают о помощи, а подобрать их некому: санитары убиты или ранены, все стрелки на учете и дорог теперь каждый человек. С каким ожесточением оставшиеся войска отражают контратаки турок, веря в его, Скобелева, счастливую звезду! На них обрушился ливень горячего металла, а они не отступили ни на шаг. Землю рыли штыками, манерками, тесаками и даже ложками, лишь бы прикрыться от огня, только бы выстоять на этих рубежах, нужных для дальнейшего наступления.

Наступление… Какое там наступление! Сил хватит разве что для отражения еще одной-двух атак. А потом? Не получится ли так, как во время второго штурма, когда он сдержал турок при помощи своего небольшого отряда да подоспевших казаков. Если бы не сдержал — бежать бы армии до Дуная и за Дунай! Скобелев потом слышал, что обозные чиновники, всякие там тыловые крысы, ринулись к реке сломя голову. Тонули на переправе, но не желали оставаться на правом берегу. Тогда повезло, а что делать сейчас? Трубить отступление или взять в руки ружье, лечь рядом с солдатами и стрелять до последнего патрона? Скобелев посмотрел на долину, усеянную трупами и ранеными солдатами, его солда-

тами. Он погибнет вместе со всеми, и о нем, может быть, прокатится молва как о генерале-герое. А что принесет его гибель сотням обреченных на мучительную смерть от рук башибузуков и черкесов?

Турки лезли уже в пятый раз. Если бы они знали, что числом превосходят отряд Скобелева в пять или шесть раз, то наверняка устремились бы сюда неудержимой лавиной и затопили бы все сплошной массой. Впрочем, им нельзя отказать в смелости и дерзости: лезут они вперед, совершенно не обращая внимания на большие потери.

Напрасно Скобелев до боли в глазах оглядывал подходы к занятым вчера гребням — к нему никто не спешил на помощь. В долине все еще продолжался бой, и даже отсюда было видно, как поредели русские полки. Куда подевался бесшабашный ординарец Верещагин и почему он не вернулся, чтобы лично доложить о положении дел? Прислал записку, что порядка нет… И все?! Или увлекся боем и теперь сам ходит в атаки, отбивая турок? А может, ранен или убит? Если ранен, обязательно прискакал бы — живучий он человек, не станет обращать лишнего внимания на свои боли! Или отбивается в передовой шеренге, или лежит бездыханным трупом!..

Пули противно жужжали над головой. Скобелев стоял прямо и неподвижно, словно все эти горячие и опасные шмели предназначены для других, а не для него. Небось солдаты опять говорят о том, что его заговорил в Хиве какой-то восточный мудрец-колдун. Пули, по словам солдат, прошивают генерала насквозь и не оставляют даже заметного следа. И боли генерал не чувствует — для него это будто бы легче комариного укуса! Скобелев усмехнулся, рыжие усы его дрогнули: и след бы остался, и боль была бы, да вот судьба пока миловала. И он (в какой раз!) повторил про себя: родился в сорочке.

Эта атака тоже отбита. Хватит ли сил еще на одну? А если не хватит — что тогда станется с сотнями раненых?

— Горталов, голубчик! — крикнул Скобелев.

Из-за небольшой насыпи быстро поднялся сухощавый, с черными усиками офицер. Лицо у него потемнело от пороха, пыли и страшной усталости. Приложил испачканную руку к порванному, прошитому пулями кепи, бодро доложил:

— Слушаю, ваше превосходительство!

— Голубчик, надо уходить…

— Нельзя уходить, ваше превосходительство! Столько людей положили, так защищались!

— Нас хватит еще на одну атаку турок. Потом они станут хозяевами положения.

— Редут оставить нельзя, — упрямо повторил Горталов, — Противник на наших плечах ринется в долину и добьет всех раненых!

«Прав, тысячу раз прав ты, Федор Матвеевич! — чуть но выкрикнул Скобелев. — Конечно, турки ринутся в долину и добьют раненых. Силы неравны, защитить их будет некому. Но и оставить… оставить па верную гибель… И Горталова, и его подчиненных. Немного их сохранилось у майора… Что ни солдат, то герой… И их — на растерзание туркам?.. Что делать, что делать?..» Генерал взглянул на Горталова. Тот стоял навытяжку и ждал приказаний. На его усталое лицо легла тень улыбки. Эта робкая улыбка появлялась всякий раз, когда Горталова ожидало что-то трудное и опасное…

— Думал об этом, голубчик, — медленно проговорил Скобелев, — Честно признаюсь: знал, что Горталов откажется покинуть редут. На твоем месте и я бы это сделал. Я, голубчик, не приказываю и даже не прошу: знаю, что тебя ждет.

— Я готов умереть, ваше превосходительство!

Скобелев схватил его за плечи, невысокого, простого с виду, пахнущего дымом, кровью и жженым порохом, и трижды поцеловал.

— Дай тебе бог остаться в живых! — сказал он дрогнувшим голосом.

Скобелев подозвал унтер-офицера Суровова и приказал ему сложить знамя, чтобы следовать с ним на исходный рубеж, Игнат знамя сложил, но попросил разрешения остаться с батальонным командиром.

•Скобелев кивнул.

Суровов передал знамя раненому унтер-офицеру.

’Отдав распоряжение подбирать раненых и быть готовыми к отражению турок с любой стороны, Скобелев обвел прощальным взглядом высокий и грозный редут с развевающимся на нем зеленым турецким флагом, склонил голову над павшими и медленно побрел к грохотавшей, окутанной дымом долине. Раненых уже подбирали и уносили за полысевшие от ног покатые гребни. Иногда слышался стон — то глухой и хриплый, то звонкий и пронзительный. Большинство раненых молчало и смирилось с любой участью. Боялись лишь одного: остаться ту? без защиты, умереть после истязаний и надругательств.

Он оглянулся на оставленную высотку, которая едва просматривалась в дыму: противник начал новую атаку и снаряды рвались позади пачками. Вдруг спазмы перехватили его горло, а из глаз невольно полились слезы. Он терпеть не мог плачущих мужнин, называл это слюнтяйством, но сегодня не сдержался и сам. Горькая обида, досада, разочарование больно сдавили его сердце. Почему никто не поддержал и не выручил его в трудную минуту? Говорят, взят Грнвицкий редут — это хорошо, там отличились русские, и там показали свою доблесть воины молодой румынской армии. Но ведь всем было ясно, что Гривипа в перспективном плане ничего не сулит, что даже самое успешное наступление с той стороны не принесет большой пользы. А тут еще один сильный удар — и Плевна не устояла бы!.. Неужели это не мог понять главнокомандующий Кунайской армией его высочество Николай Николаевич? Неужели не смогли оценить обстановку его начальник штаба Артур Адамович Непокойчицкий и его ученый помощник Казимир Васильевич Левицкий? Почему даже не ответил на его записки генерал от инфантерии Зотов, формально начальник штаба этого участка, а фактически полновластный командир, отвечающий и за себя, и за командующего плевненским участком румынского князя Карла?

«Зотов мерзавец, он завидует мне! — гневно бросил про себя Скобелев, смахивая с усов слезы. — Он сделал все, чтобы помешать! Если бы я имел успех, он приписал бы его себе и постарался бы выслужиться перед государем: ваше императорское величество, вот вам подарок — поверженная Плевна! Теперь он отыграется на мне, свалит всю вину на меня. И он, консерватор и рутинер до мозга костей, незадачливый вояка и завистник, любящий и уважающий только себя… И Николай Николаевич, мягкотелый, лишенный воинского таланта командующий; и генерал-адъютант Непокойчицкий, которому в пору заниматься темными махинациями с маркитантами; и генерал-майор Левицкий, выскочка и хвастун, прекрасно танцующий польки и мазурки на дворцовом паркете и теряющийся при первом выстреле на поле боя. Загубили хорошее начало, только бы не принести повой, славы Скобелеву и не затеряться рядом с ним. Эх, мелкие и ничтожные себялюбцы, придворные льстецы и интриганы, бездарные свистульки и пачкуны дворцового паркета! Да вам ли водить в бой доблестные солдатские рати? С вас хватит и ярмарочных парадов в Красном Селе да всяких затей на Марсовом поле! Что вам до славы и престижа России, до крови и костей ее сынов на редутах Плевны, на холмах и в долинах Болгарии?!»

78
{"b":"195695","o":1}