— До земли до ихней один Дунай перейти, — сказал Шелонин.

— Один Дунай, это так, — согласился Неболюбов, — да уж больно широк и быстер он. — Ухмыльнулся: — Во сколько же раз он шире и быстрее твоей Шелони?

— Шире раз в двадцать, — сказал Шелонин. — А крутит у нас так только весной, в полую воду.

— Да, Ваня, — проговорил после минутного раздумья Егор, — переплывем мы Дунай, переберемся на ту сторону Балканских гор, войдем в Константинополь — и конец войне. Начнет тогда султан христом богом просить нашего царя: верни мне этот город, никаких денег не пожалею. Даст он нашему царю несколько миллионов золота, а царь на эти деньги землю у помещиков выкупит и мужикам отдаст.

— Сам придумал? — Шелонин недоверчиво посмотрел на Неболюбова.

— В Кишиневе разговор такой слышал. Умные люди говорили. После войны послабленье для нашего брата будет. Недоимки отменят, налоги уменьшат, землю дадут. Как величают вашего помещика или помещицу?

— Ольгой Александровной Бороздиной.

— Вот ты и придешь к ней с саженкой. Отмеришь десять десятин и — будь здорова, Ольга Александровна!

— А коль она не даст? — усомнился Шелонин.

— Даст! У тебя на руках царская бумага будет.

— Мне бы и пяти хватило, — Иван вздохнул.

— Женишься, дети пойдут — десять десятин в самый раз будет!

Вечером, когда совсем стемнело и с реки потянуло сырым холодом. Шелонин и Неболюбов услышали тихий всплеск воды. Егор быстро пополз к кустам. Всплеск прекратился, но ненадолго: теперь он уже был слышнее.

— Кто-то плывет к нашему берегу, — прошептал Неболюбов оторопевшему Шелонину.

— Плывет. Вон, вон! — Иван показал на два бревна, плывущих не по течению — было очевидно, что ими кто-то управляет.

— Тише! — цыкнул Егор и стал еще зорче всматриваться в два странных бревна. — А вот и человек, — зашептал он, — Видишь? Лежит на бревнах и гребет к нам.

— Турок! Шпион! — догадался Шелонин. — Как пить дать, шпион!

— Сейчас увидим, кто это, — сказал Неболюбов и потянулся за ружьем, которое он оставил позади себя.

— Ты его пристрелишь? — спросил Иван.

— Нет, его надо взять живым, — ответил Егор.

Бревна уткнулись в песчаную отмель, и человек, лежавший на них, тотчас прыгнул на берег. Не успел он ступить и трех шагов, как Неболюбов навел на него ружье и крикнул — пе сильно, но властно:

— Стой, кто идет?

— Свой я, братушка, свой! — поспешно ответил незнакомец.

— Пропуск! — приказал Егор.

— Не знаю, болгарин я, иду из Болгарии.

— Врет он! — зашептал Шелонин. — Турок он! Как пить дать, турок!

— Руки вверх! — распорядился Неболюбов, — Не вздумай бежать: вмиг пристрелю!

— Да куда же мне бежать? — сказал незнакомец, покорно поднимая руки.

Иван уже мог хорошо разглядеть подходившего к ним человека: длинные и темные усы его опускались вниз, и с них капала вода, волосы, тоже темные и мокрые, всклокочены, нос крупен и горбат. Этот-то нос и заставил Шелонина еще больше поверить в свое предположение.

— Турок! — яростно прошептал он. — Смотри, Егор, какой у него нос! У всех турок, говорят, такие носы!

— Молчи, Ваня! — попросил Егор.

— Молчу, послушно ответил Шелонин.

— Иди обыщи его: он у меня на мушке!

Шелонин вплотную приблизился к подозрительному человеку. Тот был мокр с ног до головы и дышал трудно, хватая воздух открытым ртом. Видно, он очень устал: преодолеть такую реку — дело нешуточное! Но Ивану не жалко турка, который стоял не шевелясь, с поднятыми руками и терпеливо ждал, когда молодой русский солдат прощупает его одежду и вывернет все карманы.

— Ничего у меня нет, братухнки мои дорогие! — сказал он, радостно улыбаясь в свои мокрые усы. Разреши такому — обнимать полезет!

Однако рядового Шелонина не проведешь.

— Помолчи! — сказал он, стараясь быть строгим, но тут же понял, что должной строгости у него не получилось: турок продолжал добродушно улыбаться, — Ничего у него, Егор, нет! — доложил он Неболюбову, старшему в секрете.

— Куда же вы следуете? — уже мягче Спросил Неболюбов, переходя на «вы».

— К русским, — охотно Ответил тот, — Мне нужно к вашим командирам!

— К командирам мы вас доставим, — пообещал Неболюбов. — Руки можно опустить… Шелонин, отведи-ка его к ротному, да смотри в оба! — распорядился Егор.

— Слушаюсь! — четко ответил Шелонин и взял ружье на изготовку, — Пошли. Бежать не сметь!

Пройдя с полверсты, Шелонин спросил:

— Как звать-то тебя, турок?

— Не турок я, — обиделся беглец, — Если я скажу вам, что звать меня Йорданом, вы ведь все равно не поверите!

— Не поверю, — признался Шелонин.

Тогда ведите поскорей! — попросил задержанный.

Ротный Бородин вернул рядового Шелонина в свой секрет, а лазутчика, каким он посчитал задержанного человека, с новым конвойным Отправил в штаб полка. Не успел конвойный толком доложить дежурному офицеру, как в комнату быстрой походкой вошел молодой генерал с рыжими бакенбардами и потребовал, чтобы беглеца сейчас же привели к нему, в соседнюю комнату. Конвойному он приказал стоять у двери и никуда не отлучаться. Только сейчас солдат понял, что это был Скобелев-второй, прозванный так потому, что в армии был еще один Скобелев его отец, старший по чину и должности; Хотя Скобелев-второй в армии был недавно, о нем уже успели распространиться солдатские легенды. А может, их привезли сюда те, кто ноевал под его началом в Средней Азии? Рассказывали, что верит он только в белую лошадь и на лошадь другой масти никогда не садится, что заговорили его восточные мудрецы и потому пули пролетают мимо, не задевая его, а если им и удается его прошить, то следов они не оставляют, и генерал даже не знает, сколько пуль перебывало в его теле.

— Кто же вы, голубчик? Взаправду болгарин или турок? — спросил Скобелев, не выговаривая буквы «р» и словно нарочно заменяя ее глухой «г». На нем был новый сурового материала китель, черный форменный галстук и сверкающий белой эмалью Георгий. Глаза его улыбались, словно генерал обрадовался встрече с человеком, которого он знал давно и с которым волею судеб был разлучен на долгие годы.

— Я болгарин, ваше превосходительство, — не без гордости ответил задержанный. — Болгарин Йордан Минчев. Документы я не взял, опасался попасть в руки турок.

— Вы бывали в России? — продолжал допрос Скобелев.— У вас прекрасное произношение!

— Я жил в России, ваше превосходительство! — уже совсем бодро отвечал Йордан Минчев. — Вы лучше спросите, где я не бывал. Отец мой вел торговлю и часто брал меня с собой, он хотел, чтобы из меня получился хороший коммерсант. Четыре года я жил в Царьграде и хорошо научился говорить по-турецки. В России я прожил тоже четыре года: учился в Николаеве, в пансионе для южных славян.

Скобелев стал энергично расчесывать свои рыжие бакенбарды. Делал он это сразу двумя щетками, и с такой яростью, будто собирался выдрать надоевшие ему жесткие волосы.

— Кого же вы знаете из русских? — спросил он после недолгой паузы. — За четыре года можно было завести немало знакомств!

— Да, в Николаеве у меня большие знакомства, — ответил Минчев. — Если желаете, ваше превосходительство, я могу назвать директора пансиона, преподавателей, учащихся. Но я предпочел бы назвать другого знакомого, с которым я встретился не в России, а в Царьграде, это полковник Артамонов, которого вы тоже должны знать.

Минчев решился назвать имя полковника потому, что уловил во взгляде генерала и в интонации его последнего вопроса ехидство, а возможно, и подвох.

— Артамонова я знаю, — сказал Скобелев. — При каких же обстоятельствах вы с ним встретились? Вы мне можете сказать все, я генерал Скобелев, а полковник Артамонов мой давний друг и единомышленник. Садитесь, пожалуйста! — И Скобелев указал взглядом на стул, стоявший по другую сторону его стола.

Минчев с готовностью выполнил это распоряжение и быстро взглянул на генерала.