Думалось, что дорога более узкой быть уж не может, а она все сужалась и сужалась, угрожая превратиться в пешеходную тропку. Огромные камни все еще висели над головой. «Будь турки посмышленее, — думал Костров, — они могли запросто подорвать эти камни и обрушить их нам на головы». Но турки не догадались это сделать. Или они все еще находятся в неведении? Уверены, что никто не осмелится идти ущельем Хама, тем более с обозом и лошадьми?

Турки пока еще не встречались…

Солнце стояло над головой, жаркое и раскаленное. Солдатские рубахи — хоть выжми. И ни глотка воды. Губы у людей потрескались от жажды, горло пересохло, и его дерет так, будто по нему прополз маленький, но колючий еж. Костров тоже хочет пить, он с удовольствием отдал бы последние золотые полуимпериалы за глоток воды. Но воды нет, и неизвестно, когда ее доставят в голову колонны.

Между тем предприимчивые артиллеристы уже соорудили нечто вроде низкой стенки из камней, мешающей катиться орудиям к пропасти. Удержат ли они орудия? Или лучше поло-

житься на силу пехотинцев, успевших взяться за лямки и готовых надорваться, но не выпустить их из рук?

— Раз, два, три — бери! — скомандовал властный бас.

Человек десять натянули лямки, полдюжины уперлись плечами в правые колеса, столько же ухватилось за прочные спицы. Костров бросился к орудию и поднажал изо всех сил на ствол, направляя колеса на середину узкой дороги, стараясь оттянуть их подальше от бездны. Заржали, рванули кони, еще громче прозвучала команда «Раз, два, три — бери!», все двадцать до предела напрягли мускулы. И — пронесло. Костров вынул платок и вытер лицо, платок стал черным.

Вслед за первым благополучно проскочили опасное место еще два орудия.

А потом таких опасных мест было великое множество, и всякий раз Костров думал, что преодолеть их не суждено, и каждый раз был готов кричать от радости, когда под команду «Раз, два, три — бери!» орудие, едва не повисая одним колесом над обрывом, не падало в бездну, а поднималось по круче еще выше — на неприступные Балканские горы, такие славные издалека и страшные вблизи.

Ночевать пришлось в ущелье, тесном и темном. К вечеру стало так холодно, словно вот-вот начнет завывать снежная метель. Но настроение тотчас поднялось, когда конопатый солдат обнаружил на отвесной скале тихо журчащий ручеек. Вмиг утолила жажду вся рота, пополнив и свои иссякшие водные запасы. Настроение вовсе стало превосходным после того, как доставили жаркое из воловьего мяса и чарки водки, без которых немыслима трудная солдатская служба. Костров ходил от одной группы людей к другой, смотрел на повеселевших солдат, осматривал их обувь и про себя решал, что его подчиненные выдюжат все, что сил у них хватит и на этот переход, и на предстоящее жаркое дело.

Они прошли еще немало трудных верст, прежде чем удалось спуститься вниз, в русло широкого каменистого ручья. Воды было мало, но плескалась она у ног шумно. На каждом шагу попадались камни, большие и малые, острые и тупые. Изредка встречались полянки, тогда и дно ручья становилось песчаным, мягким и приятным для ног. Но такого пути считанные сажени. И снова — камни, журчащая под ногами вода, обрывистые гранитные берега справа и слева, нависшие над головой каменные громадины.

На высоких и сухих камнях рота устроила свой очередной ночлег. Неподалеку стояли горные орудия, их притащили сюда на руках: лошади уже давно выбились из сил. Панас Половинка назвал эту стоянку «Большим колодцем». Потом Половинка, уступив просьбам своих земляков, стал читать шевченковские стихи. Подпоручик Костров, сняв фуражку и обнажив огненно-

рыжие волосы, смотрел в неизвестную даль и думал о том, что уже завтра его рота встретит турок и начнет свое дело. Как оно начнется и чем закончится? Будут ли турки сопротивляться или они побегут, и тогда все завершится скорой и малокровной победой, как у Тырново? «Как у Тырново! — прошептал Костров, — Так будет лучше!»

Опасения подпоручика Кострова пока что не получили подтверждения. и пехотинцы продвигались вперед, не имея стычек с противником. Правда, издали чуть слышно доносились ружейные выстрелы и редко грохотали орудийные раскаты. Видимо, там действовали казаки, гусары и драгуны. У Кострова, несмотря на его желание понести как можно меньшие потери, возникла даже какая-то ревность к конным отрядам: они имеют стычки, они участвуют в деле, подвергают себя опасности, а его рота как бы прикрывается ими и остается невредимой.

Рота миновала проход, и глазам Кострова представилась изумительная картина, очаровавшая его с первой же минуты. Это была долина роз, величавая и красивая, резко контрастирующая с Балканскими горами, только что пройденными конными и пешими отрядами. Называлась она Фракийской низиной, но ничто тут не напоминало типичную русскую низменность — с ее болотами и чахлым кустарником, писком комаров и кваканьем лягушек. Фракийская низина была райским уголком, о котором он много раз слышал. Вспомнил даже легенду, которую рассказал ему старый болгарин в Румынии. Когда господь бог распределил все земли между народами, он увидел ссутуленного и очень усталого человека. «Ты кто такой? — спросил господь бог. «Болгарин»— ответил тот. «Что тебе нужно?» — «Земли». — «А где же ты был раньше?» — удивился господь бог. «Работал в поле». Бог повнимательней взглянул на болгарина. Конечно, не обманывает: вид усталый, на руках не счесть мозолей. Сжалился бог над болгарином, подозвал ангела и приказал: «Дайте ему кусочек моего рая!»

Этот рай и видел сейчас подпоручик Костров: уходящие вдаль розовые плантации, яркая зелень лесов у подножия гор, красная черепица домов, упрятавшихся среди бука, ореховых деревьев и садов, белые минареты мечетей. Плантации прорезали дороги, окаймленные невысокими, но кудрявыми сливами. Долина казалась до того мирной, что было странно слышать здесь орудийные раскаты, видеть мчавшихся конников, поднимавших за собой тучи пыли.

Конные группы и дальше решали все за всех, оставив пехоту томиться на знойном солнце. Противник, хотя и огрызался, по нигде не задерживался и оставлял одну позицию за другой.

Только под Деревней Твардица подпоручик Костров развернул свою роту и повел ее в атаку. Его встретили огнем, частым и беспорядочным. Пули никого даже не царапнули. Костров видел красные фески издалека — турки поспешно уходили к Казанлыку. Настоящей схватки с ними так и не произошло.

В этот день Костров осмотрел два турецких лагеря, захваченных казаками. Винтовки, патроны, амуниция, бараны, разделанные для приготовления пищи, недоваренный обед, от которого за версту несло аппетитными запахами. Мусульманская еда понравилась всем, а Панас Половинка заметил, что все это не хуже вареников и галушек, но, пожалуй, будет посытнее.

При подходе к селу Уфланы настал черед и для роты Кострова. Турки решили не оставлять позиций и сопротивлялись отчаянно. Красные фески мелькали то за камнями, которых было предостаточно, то за густым кустарником, а то и просто на верхушках яблонь, груш и слив. Пуль турки не жалели и щедро осыпали ими наступающих. Вооруженные превосходными ружьями Пибоди, они могли открывать огонь за версту. Костров успел заметить, что огонь этот не был прицельным, что турки чаще всего стреляли для острастки. Но раненые уже были. Костров услышал стоны и послал на зов санитаров.

— Ваше благородие! — подбежал с докладом рядовой Половинка. — Гляньте, гляньте ось туды — знамя выкинули!

Костров взглянул на каменную стену, куда указывал сейчас Половинка, и заметил боевое знамя турок, подня+ое на высоком шесте.

— За мной! — скомандовал он.

К каменной ограде бежали и другие роты. Пули сыпали и сыпали, неприятно свистя над головой и выводя из строя все новых и новых людей, но остановить атакующих уже было невозможно. Костров почувствовал, как что-то ужалило его в плечо, но даже не остановился и не посмотрел, что же это такое. Он чуть было не споткнулся о пехотинца, который упал перед ним, вскрикнув от боли. Костров перепрыгнул через солдата, видя перед собой только турецкое знамя да каменную стену, за которой притаился враг.