В 1726 году регента сменил снисходительный кардинал Флери{155} но в интригах при дворе недостатка не было. За год до этого была с позором возвращена на родину очаровательная маленькая испанская принцесса, которую в качестве будущей супруги его величества привезли во Францию в возрасте четырех лет, чтобы страна эта сделалась ее отечеством. Король был бессилен, и герцог де Бурбон со своей любовницей, мадам де При, опасались, что, если они прождут слишком долго, а наследник так и не появится на свет, трон достанется их врагам, принадлежавшим к Орлеанской ветви.{156} Поэтому короля обвенчали с польской принцессой Марией Аещинской, особой скучной и исполненной благочестия; вскоре после этого король принялся искать возможность поразвлечься на стороне.
Одной из первых его любовниц была мадам де Майи. Ее видели во дворце, но не узнавали, пока в один прекрасный день Ба-шелье, лакей короля, не сорвал вуаль (таким образом позволив любопытным придворным установить ее личность), которой она, идя по коридору, закрывала лицо. Несколько дней спустя мадам де Майи была официально «провозглашена» королевской любовницей, однако царствование ее было непродолжительным, и королевскую благосклонность ей вскоре пришлось делить с одной из своих собственных сестер, мадам де Вентимиль (родившей королю сына), и со своей лучшей подругой, мадам де Беврон, пока Майи в конце концов не сменила другая ее сестра, мадам де ла Турнель, которую король сделал герцогиней де Шатору. Эта красавица тоже продержалась недолго, и, когда в 1751 году она умерла, ее свезли на кладбище на телеге, предназначавшейся для похорон бедняков. Мадам де Вентимиль умерла при таинственных обстоятельствах; поговаривали об отравлении, поэтому было произведено вскрытие в присутствии посланных версальским двором священнослужителей. Когда операцию закончили, священники и врачи оставили тело на попечение лакеев, которые, бросив труп на операционном столе, отправились в ближайший трактир. Д’Аржансон в своих Мемуарах рассказывает, как толпа наводнила дом, набросившись с проклятиями и насмешками на останки королевской любовницы. Тогда впервые глухо прозвучали громовые раскаты революционных настроений.
В Версале беспрестанно велись кампании в поддержку той или иной претендентки на место в королевской постели. Многие придворные дамы формировали и возглавляли кружки подобного рода. Мадам де Бево продвигала герцогиню де Брольи, мадам де Буажелен и мадам де Прасль — графиню де Ноэ; шансы на победу были у мадам д’Эстрад, а позднее — у протеже Помпадур, вероломной мадам де Камвис, которая, не колеблясь, предала свою покровительницу. В этих пустых и отвратительных баталиях не было места преданности.
Однажды секретные агенты придворных обнаружили, что король тайно ездил в Париж. Где он был и что делал? Ответ на эти вопросы не заставил себя ждать: при дворе появилась мадемуазель Пуассон, которой незамедлительно было пожаловано дворянское звание. Эта привлекательная женщина, получившая титул маркизы де Помпадур, взяла на себя, как всем известно, роль неофициального правителя государства. История маркизы пересказывалась множество раз, и каждый десяток лет появляются новые версии ее биографии, поэтому мне нет нужды приводить здесь ее сокращенный вариант.
Король, его постоянно неудовлетворенное величество, по-прежнему временами ускользал поразвлечься в столицу. Шпионы доносили придворным сплетникам, что он встречается с мадемуазель де Роман в доме на улице Пасси. Помпадур с жадным интересом следила за ходом дела, которое закончилось тем, что у мадемуазель де Роман родился сын; в 1762 году в церкви Шайо состоялась церемония его крещения, король подписал акт о крещении в своем личном кабинете. Малыш получил имя Луи-Эме де Бурбон, а его мать, вероятно, была бы представлена ко двору, будь у нее побольше скромности. Лейтенант полиции сообщил Людовику, что его любовница гуляет с ребенком в садах Тюильри и в Булонском лесу и в открытую называет его «королевским отпрыском». Позднее малыша забрали у нее, а ее саму изгнали из города. Она стала женой маркиза де Каванака — игрока, польстившегося на деньги, которые дал ей король,— и в конце концов ушла от мужа. После Революции она снимала скромную квартиру в Версале. Не многие знали, что эта исполненная достоинства пожилая дама в черном платье, которую так часто видели прогуливающейся по дворцовому саду, некогда была возлюбленной короля.
У королевских фавориток было множество привилегий, но им не дозволялось умирать в Версальском дворце. Мадам де Помпадур стала исключением, но и ее тело немедленно после смерти было перевезено в особняк покойной. Когда она лежала на смертном одре, король пришел проститься с ней. Никто не пишет о том, что они сказали друг другу. Единственный раз в жизни их никто не подслушивал. Маркиза вскользь упоминала, что желает быть погребенной в подземном склепе капуцинов на Вандомской площади. Когда унылая похоронная процессия тащилась вниз по пустынным версальским улицам, дул неистовый ветер и хлестал дождь. Король молча провожал ее взглядом из окна кабинета, спрятавшись за занавесками. Только один человек подумал о том, чтобы заказать мессу за упокой души фаворитки,— это была набожная королева Франции. Во время Революции толпа ворвалась в подземный склеп капуцинов; вандалы разбили надгробия и выбросили на улицу останки некогда прекрасного тела возлюбленной короля.
Но наиболее трагическим был конец графини Дюбарри, дочери повара,— последней из любовниц Людовика XV, чье появление в Версале (где звание ценилось несравненно выше нравственности) послужило поводом для столь беспрецедентного скандала. Придворные шпионы были озадачены, они не смогли выяснить, где король познакомился с этой дамой. Когда ей исполнилось пятнадцать лет, ее мать, Анна Бекю, устроила дочь продавщицей в модную лавку месье Лабилля. (Эти заведения, по словам Жюля Маза, находились «на границах волокитства».) Вскоре ее заметила мадам Гурдан, владелица известного maison de rendezvous[175], оставившая потомкам описание продавщицы, которой суждено было так далеко пойти: «Мадемуазель Аансон, когда я впервые ее встретила, было около шестнадцати; у нее была восхитительная фигура, благородная осанка, безупречный овал лица, большие, миндалевидного разреза глаза, поразительно белая кожа, изящный рот, маленькие ножки и волос больше, чем я могла удержать двумя руками. На следующий же день она была у меня».
У мадам Гурдан ее увидел граф Дюбарри, решив использовать эти прелести для своего удовольствия и финансовых интересов. Его дом был игорным притоном, и хорошенькая мадемуазель Лансон привлекала много новых посетителей. Когда король познакомился с девушкой и решил забрать ее в Версаль, он настаивал на выполнении одной формальности: мадемуазель должна была выйти замуж. Кандидатура Дюбарри отпадала из-за его репутации и прошлых отношений с мадемуазель, однако он услужливо предложил ей в мужья своего младшего брата, который жил в провинции и не был столь известен. Вот так в 1768 году хорошенькая продавщица стала законной обладательницей графского титула.
Теперь оставалось убрать с дороги самый большой камень преткновения: представить ко двору новоявленную графиню Дюбарри. Эта церемония превратилась в придворное таинство, в ритуал, посредством которого новая возлюбленная его величества официально вводилась в круг принятых в Версальском дворце и, следовательно, получала право присутствовать на королевских ужинах, празднествах, концертах и принимать участие в выездах. Для таких случаев требовалась «крестная мать» — дама благородного происхождения, готовая отвечать за прошлое и «моральную устойчивость» своей подопечной! Но на этот раз двор взбунтовался; ни одна из придворных дам не пожелала стать «крестной» Дюбарри, которая, несмотря на свой свежеприобретенный титул, не могла похвастать высокородными предками.
