Депьюти много спал. Он больше не гонял белок, и они снова обнаглели. Один раз Ломакс засек белку на капоте машины. Все чаще белки скакали по крыше. Ломакс только надеялся, что они не заберутся в дом.

Джоэл и Хелен пошли в школу. В последний день каникул они гуляли в горах вместе с Ломаксом. Джоэл спросил, нашли ли убийцу, и затем, казалось, окончательно утратил интерес к этой теме. Гораздо больше его волновало приближающееся затмение.

Затмение стало темой номер один. Центр всеобщего внимания переместился в обсерваторию. Астрономы, включая Ким, замелькали в новостях. Предупреждения об угрозе здоровью, как обычно, перемежались рекламой, в которой людей убеждали не смотреть на солнце без защитных очков.

— А мы пойдем на Большой уход солнца? — спросила Хелен.

— Это явление называется затмением, а никаким не уходом солнца, и его можно наблюдать отовсюду, — ответил Ломакс. — Ты сможешь увидеть его прямо в школе.

— А можно, мы будем наблюдать вместе с тобой? — спросил Джоэл.

— Возможно.

Затмение состоится после суда, об этом еще рано задумываться.

— Ты собираешься возвращаться в обсерваторию?

Ломакс помедлил.

— Наверное.

Он все еще ожидал решения комитета по этике. Ломакс надеялся обсудить его с профессором Берлинзом, но профессор не звонил, а на звонки Ломакса не отвечал.

За день до суда, когда Ломакс уже совершенно измучился, он решил снова позвонить Берлинзу. К изумлению Ломакса, в трубке раздался голос профессора.

— Да-да, это я, хорошо бы встретиться, Ломакс, — тепло ответил профессор. — В три Сара уедет. Повезет старую подругу в супермаркет.

Наконец-то Ломакс пришел вовремя. Он радовался, что на дороге почти нет машин и Берлинз сразу же открыл дверь.

Летнее солнце еще больше выбелило волосы профессора.

— Вы получили мое письмо? — спросил он.

— Нет, — ответил Ломакс, но Берлинз не расслышал.

Он шел впереди Ломакса и что-то быстро и горячо говорил. Ломакс понял, что профессор предлагает чай. Кофе закончился, и миссис Берлинз как раз поехала в супермаркет, чтобы купить его. Они так увлеклись разбором вещей, что упустили из виду покупку продуктов. Пыль веков. Этим летом миссис Берлинз решила разобрать чердак, поэтому в доме разгром, словно после бомбежки. Дети Берлинзов — младшему из которых уже минуло тридцать — очень расстроились из-за того, что мать решила выбросить на помойку их старые игрушки.

Профессор привел Ломакса в кухню. У стены были сложены коробки.

— Куда вы собрались? — спросил Ломакс.

Берлинз грел воду. В поисках чая он открывал все полки подряд, но все они оказывались пустыми. Профессор остановился и попытался бросить взгляд через плечо на Ломакса, затем решил обернуться.

— Ломакс, вы же сказали, что получили мое письмо.

— Я сказал, что не получил.

Берлинз неуверенно моргнул. После событий нынешней весны они уже не до конца доверяли друг другу.

— Стало быть, просто решили позвонить?

— Я все время звонил.

— Правда?

— Но миссис Берлинз всегда вешала трубку.

Берлинз откашлялся и продолжил поиски чая.

— Женщины, — заметил он. — Видит Бог, от них все беды.

Ломакс испытал тревожное чувство, что это замечание относится и к Джулии.

— Это письмо? — спросил он.

Конверт с маркой, адресованный ему, лежал на столе. Лицо Берлинза расплылось в довольной улыбке.

— Это! Разумеется, это! Неудивительно, что вы его не получили.

— Могу я распечатать его?

— Почему нет? Оно ведь вам. В нем я пишу, что мы с Сарой уезжаем.

Ломакс развернул письмо.

— В Миссури, — закончил он.

— У нашей дочери трое детей, и Сара решила, что там мы нужнее.

В письме Берлинз просил Ломакса перезвонить. Ломакс боролся с собой. Наконец он спросил:

— А как же обсерватория?

— Я ушел на пенсию. Формально. Вы любите крепкий?

— Да.

— Садитесь. Садитесь, кладите ноги на табурет, пейте чай, читайте ваше письмо, чувствуйте себя как дома. По крайней мере до тех пор, пока Сара не вернется из супермаркета. А она вернется скоро — не любит оставлять меня одного.

— Но я не понимаю… — начал Ломакс, садясь.

Профессор осторожно перенес свой чай на стол. Он держал чашку обеими руками, словно маленький ребенок. Спина сгорбилась. Глядя на Берлинза, Ломакс расстроился.

— Я все время что-нибудь роняю или проливаю, а Сара злится, — объяснил Берлинз.

— Профессор, — промолвил Ломакс, — вы не должны уходить сейчас.

— Почему?

— Из-за этого комитета по этике Диксона Драйвера.

— Я уже все обсудил с Диксоном. Когда он смог уделить мне часть своего бесценного времени — сами знаете, подготовка к этому, как его там… Большому уходу, — медленно выговорил Берлинз и со значением посмотрел на Ломакса сквозь стекла очков. — Таким образом, мой уход никак не связан с комитетом по этике, но я не хочу, чтобы он выглядел как побег от неблагоприятного решения.

— И что теперь?

— Диксон напишет вам. Вряд ли он способен оставить письмо на кухонном столе. Хотя вполне может забыть о марке, если вы ему не угодите… О чем это я?

— О чем он должен написать мне?

— Ах да. Я так понимаю, что вы уже были на заседании их комитета?

— Был.

Ломакс хотел рассказать профессору о заседании, но оказалось, что Берлинзу известно больше, чем ему.

— Хорошо. Значит, так. В начале лета вы выдвинули обвинения. Теперь Диксон хочет, чтобы вы сняли их.

— Чтобы все закончилось?

— Комитет будет просить вас снять обвинения. Вот это самое слово. Снять обвинения.

— Я не выдвигал никаких обвинений.

— Видимо, они хотят вернуть вас, Ломакс. Хотя мне показалось, что Добермен не изменил своего отношения.

Ломакс ощутил ярость и одновременно облегчение.

— Ради Бога! — воскликнул он. — Зачем тогда Драйвер устроил все это?

— Для меня все сложилось хорошо. Научил внука ловить рыбу. Построил телескоп. Подождите, я покажу…

Ломакс разозлился. Каждый волосок на его руках зудел от гнева.

— Я хочу сказать, — прокричал он Берлинзу, который возился в соседней комнате, — что все это можно было выяснить в течение недели! А он разбирался месяцы.

Берлинз вернулся.

— Ну, мы ведь с вами все лето получали половину жалованья, поэтому Драйвер и смог заплатить специалистам по затмению.

Ломакс застонал:

— Чертово затмение!..

— Когда состоится затмение? Уверен, вы вернетесь в обсерваторию в следующий же понедельник после него.

Профессор поставил коробку на стол.

— Драйвер сделал из мухи слона с этими письмами и чертовым комитетом, — мрачно заметил Ломакс. — Наверное, хотел нас обоих сжить со света.

На коробке было написано: «Вот они — вкусные, богатые протеином ореховые батончики!».

— Моя карьера завершена, но это не поможет вашей.

— Я всегда гордился тем, что не делаю карьеры.

— Для меня всегда было важно мнение только одного из моих коллег, — сказал Берлинз.

— Драйвера?

— Ваше, Ломакс, ваше.

Ломакс молча повесил голову. Берлинз пытался открыть коробку. Руки тряслись.

— И вы, именно вы обвинили меня, я… я просто не мог поверить в это.

Берлинз сражался с крышкой, пальцы не слушались.

— Профессор, — начал Ломакс, — кто-то изменил данные. Я не хотел верить, что это сделали вы. Я просто не мог представить себе такого. И я ничего не предпринимал — только рассказал Ким.

Берлинз поднял бровь.

— Согласен, — добавил Ломакс, — я не должен был так поступать.

Наконец Берлинз открыл коробку. С чрезвычайной осторожностью он вытащил телескоп.

— Я даже не считал, сколько часов провел, прилаживая зеркала, — сказал он.

Ломакс разглядывал гладкий металл телескопа, его простоту и изысканность.

— Он великолепен.

— Он ваш.

Ломакс чуть не выронил телескоп.

— Я не могу взять его.

— Он ваш.

— Но… но вы же собирали его все лето!

— Я буду только рад. Я хочу, чтобы вы взяли его себе. Кто знает, может быть, это чему-то вас научит.