У Екатерины Алексеевны не было никаких прав на российский престол: она была императрицей только по мужу, и не то что после убийства, но и после естественной смерти, буде такая бы приключилась с ее мужем Петром III, должна была немедленно престол освободить. Но кто должен был восстанавливать попранные узурпаторшей права? Панин? Пугачев?
У Елизаветы Ивановны было завещание императрицы Елисаветы Петровны в ее пользу. Текст его крайне любопытен. Это не голая декларация передачи «Елизавете II» всей полноты самодержавной власти, но обширная программа перемен в государстве: развития народного просвещения, национальных отношений, искусств («художеств и ремесла»)... Завещание напоминает «прожекты» И.И. Шувалова, кои он разрабатывал совместно с М.В. Ломоносовым. Политическая авантюристка о таких вещах и не задумывалась бы – и имела бы, вероятнее всего, бльший успех.
Многие исследователи считают, правда, это завещание подложным, ибо никогда и никаких официальных рескриптов о дочери Елисаветы Петровны российский престол не заявлял. Но это обычная практика императриц и императоров при рождении незаконных детей. Так и Екатерина II, родив от Орлова ребенка, укрыла его сначала в семье камергера В.Г. Шкурина, потом, купив в Тульской губернии Бобриковскую волость (100 000 р.) и присоединив к ней дворцовое ведомство Богородицкой волости, отдала получившуюся латифундию (200 000 дес., 10 000 крепостных душ) сыну, получившему фамилию Бобринского. В 1770 году его отдали в закрытый пансион в Лейпциге, затем, в 1744-м – в Сухопутный шляхетский корпус. Те, кому это было нужно, знали, что Бобринский – родной сын Екатерины, но, захоти он взойти на престол, свергнуть Павла, – смог ли бы он документально подтвердить свои права? Вряд ли! Да и титула у него не было. Когда обсуждался «Бестужевский проект», названный так по имени его вдохновителя, Бестужева-Рюмина, то есть свадьба Екатерины и графа Григория Орлова, этот молодой человек мог стать наследником престола – вместо Павла. Однако проект не осуществился, Екатерина осталась вдовой, а Бобринский – никем. Только в 1796-м, на 34 году его жизни, Павел I пожаловал своему брату графский титул.
Елизавете Ивановне графский титул пожаловать было некому. И.И. Шувалов, по всем вероятиям ее отец126, потерял политический вес в 1762 году, когда Лизочке было 8 лет, и больше никогда не имел его. Девушка осталась ни с чем. Впрочем, родная дочь Елисаветы Петровны и родная внучка Петра обязательно нашла бы поддержку, даже если ее бумаги были и не совсем в порядке. Нужно было только одно: щедро раздавать сегодняшним помощникам ту землю, что завтра тебе достанется.
126*Другие исследователи склоняются в пользу отцовства А.Г. Разумовского. В этой версии Елизавета на 9 лет старше. У Елисаветы Петровны было много незаконных детей. Самые первые – сын и дочь от поручика Алексея Шубина; ни один, ни другая прав на российский престол никогда не заявляли. Сын, Богдан Умской, родился в 1728 году, десяти лет от роду был записан в гражданскую службу, в 1741 г., с воцарением Елисаветы, перешел на военную; был опекуном Московского воспитательного дома, закончил жизнь в Переяславль-Залесском монастыре. Дочь родилась не позднее 1730 г., была отдана на воспитание Иоганне Шмидт, и в переписке фигурирует как «племянница Шмидтши». В 1773-1775 годах, как легко видеть, ей было 45 лет, и спутать ее с сияющей очарованием молодости Елизаветой затруднительно.
Другой незаконный сын Елизаветы, ставший президентом Медицинской коллегии, носил фамилию Закревский.
Дочь от законного брака с Разумовским, Августа, родилась около 1745 г., претензий на престол не заявляла никогда, окончила свои дни в московском Ивановском монастыре, приняв постриг под именем Досифеи, и была пышно похоронена, с участием высшего духовенства, в Новоспасском монастыре, т.е. родовой усыпальнице семьи Романовых.*
А кто захотел бы ее поддержать? Барская конфедерация (читай – Польша)? Турция? Эти явные, открытые враги Екатерины вели с ней вооруженную борьбу, и в этой борьбе Елизавета Ивановна практически ничем помочь им не могла. Вести ее на престол надо было силою оружия, и если бы шансы Блистательной Порты или Барской конфедерации на победу повысились, то и акции Елизаветы возросли бы.
«Сударыня, я рассматриваю предприятие, задуманное Вашим Высочеством, как некое чудо, дарованное самим Провидением, которое, желая уберечь нашу многострадальную отчизну от гибели, посылает ей столь великую героиню»,
– писал Елизавете Радзивилл. Но разбитые в открытой борьбе польские и литовские паны и шляхтичи, потерявшие надежду на Версаль, Вену и Истанбул, – по одному потянулись просить снисхождения и милости у Екатерины, и – разумеется! – возврата своих замков и поместий, забыв и про
Jeszcze Polska nie zginęła
*
Еще Польска не сгинела, – польский национальный гимн, авторство которого приписывается М.К. Огиньскому, кстати, одному из страстных поклонников Елизаветы Ивановны...*, и про voinosc127*
Свобода (польск.).*, и про niepodlegiosc128*
Независимость (польск.).*...
Тот же «почетный мир» предлагают и Елизавете.
«Позвольте, чтобы я Вам предложил избрать то самое намерение, какое я усматриваю в Вашем письме, – обращается к Елизавете Ивановне посол Станислава Понятовского при Ватикане, – то есть, оставя всякие планы, удалиться в приятное уединение. Всякое другое намерение покажется для благомыслящих людей опасным и даже противным долгу и гласу совести; оно также может показаться химерическим или по крайней мере источником бедствий».
Это был поистине добрый совет друга! Но Елизавета Ивановна не вняла ему. Ей довелось, в поисках союзника, намекнуть, что по ее восшествии на престол православная церковь России может вступить в унию с католической, – и иезуиты, орудием которых был Ганецкий, вцепились в несчастную женщину, умело играя на ее самолюбии. Справедливости ради надо сказать, что как только на горизонте замаячила возможность присяги ей эскадры Орлова, Елизавета решительно рвет с иезуитами, с унией...
Боже мой, как не вовремя начинает она свою эскападу! Как некстати, не прощупав почвы, и, главное, не согласовав, не соразмерив политики своей с теми, кто как раз в это время избрал орудием своей политики в России иную женщину – Вильгельмину фон Гессен-Дармштадт... Но если бы авантюра была согласована с ними, она перестала бы быть авантюрой!
«Божией милостию, Мы, Елизавета Вторая, княжна всея России, объявляем верноподданным нашим... Мы имеем больше прав на престол, нежели узурпаторы государства, и в скором времени объявим завещание умершей императрицы Елисаветы, нашей матери...»
Манифест попал в руки Екатерины в конце 1773 года сразу в двух экземплярах. Один, вместе с копией текста «Завещания Елисаветы» – из Ливорно, от Алексея Орлова-Чесменского, другой, присланный ему самой Елизаветой с партикулярным письмом, принес граф Никита Панин.
«До последнего дыхания, – стояло там, – я буду бороться за права короны и народа!»
– С одним самозванцем129*Пугачевым.* никак не разберемся, как еще побродяжка в Рагузе130*республика Дубровник, на территории нынешней Югославии в 1808 г.*, в Сицилии, явилась, поздравляю вас, – обратилась Екатерина к Григорию Потемкину, специально приглашенному, чтобы обсудить «меры защиты престола от вновь открывшихся обстоятельств». – И зовут-то мерзавку Елизаветой, как ту, что в Холмогорах сидит. Я уж было подумала – не та ли и бежала? Но тут хуже дело: она в одном колене с матерью той, Анной Леопольдовной. Внучка Петра Великого; дочь Шувалова, сносится с ним и помощь денежную от него имеет. Ныне же и польская интрига за нею стоит, да и папский престол, слышно, зашевелился. Меня узурпаторшей объявила, грозит Европу и Порту на нас поднять. Что делать будем, граф?
– Что, если б для ради такого случая пригласить графа Панина, и убедить его своими каналами на Шувалова воздействовать?
