Видела как-то Мирошникова и Сердюка. Ничего похожего на тот вечер уже не было. Они опять стали прежними и неинтересными. Стало как будто даже неловко за ту развязность, когда раскланивалась с Мирошниковым. Вчера, после ужина, долго каталась на велосипеде с Колей Овчаровым. Когда уже совсем стемнело, мы вдруг сорвались и пошли в столовый зал танцевать вальс. Потом явился Щуров и предложил пойти в кают-компанию, где вчера никого не было (был вечер на «Георгии»). Там собрались: я, Коля Завалишин, Йося, Станкевич, Щуров, потом Фраерман. Мы буквально сходили с ума, достали у м<ада>м Леммлейн полпузырька валерьянки, напоили кошку, потом меня, осталось, в общем, чуть на донышке. Потом начали меня пугать, что полтораста капель достаточно, чтобы остановить сердце. Все обошлось благополучно. Когда я прощалась с Колей у дверей моей кабинки, он мне поцеловал руку. Не то это была шутка, не то серьезно — я не разобрала. Я вспыхнула только и засмеялась. Еще когда мы с ним танцевали вальс, я заметила, что он не совсем свободен в обращении со мной, и это меня только смешило. Ну, этого я не пожалею, с ним можно поиграть.

Последнее время у меня появились странные мысли о Васе Чернитенко (фельдфебель 4 роты). Я с ним очень мало знакома, мало знаю его, поскольку мне известны его взгляды и убеждения — он совсем далек от меня, но почему-то я стала им интересоваться. После разрыва с Васей я все чаще стала думать о Чернитенко. Мне отчего-то кажется, что мы с ним еще встретимся и притом в такой момент, когда мне будет очень и очень тяжело, и он первый подойдет ко мне, поймет и сделает что-то большое и важное. Ничего этого, конечно, не будет, но я все-таки чего-то жду. Я часто думаю о нем, хочу поближе с ним познакомиться, а в его присутствии страшно теряюсь. Так, например, вчера: еду по Сфаяту, а он спускается с лестницы. Мне хотелось совершенно спокойно и красиво проехать мимо, а вместо этого я чуть не выронила руль и закачалась. А сегодня возвращаюсь от перекрестка и веду велосипед, а он поднимается по сокращенке из города. Встретились, предложил мне потащить велосипед и шли рядом и болтали какой-то вздор.

Вечером с Колей Завалишиным ходили гулять. Говорили опять о женщинах. Он отрицает брак, говорит, что не может быть хороших, дружественных отношений между мужем и женой, когда он каждую ночь «пользуется ей». Это было сказано цинично и откровенно, как уже повелось между нами, говорили о сифилисе, деторождении, вообще о таких вещах, о которых не полагается говорить молодой барышне с кавалером. Прощаясь в Гефсиманском саду, он поцеловал мне руку. Это меня немножко кольнуло, хотя грешно не верить в искренность его слов.

Уже часа два, как началось 4-е мая, а для меня все еще не кончился этот день. Была в Сфаяте танцулька и притом очень неудачная. Дело в том, что были приглашены дамы с «Георгия», а они ждали, что за ними придет автомобиль, и не приехали. Среди кадет произошел раскол: одни говорили, что никогда больше не пригласят «георгиевских» дам, а другие отказались идти в зал, если их не будет. К числу последних принадлежит также Коля Завалишин. Он вчера пригласил меня, а сам пришел уже под конец. Я все время была с Мимой — спасибо ему. Танцевала мало. Вася был в оркестре и, конечно, не подходил ко мне. Это бы еще ничего, но когда я увидела, что он танцует польку с Милой Завалишиной, меня покоробило. Нет, милый Вася, нам не по дороге. Лучше и не встречаться больше и забыть друг друга, а то только лишние мучения. Мне и без того больно его отношение ко мне. Пришла домой, старалась быть спокойной и ровной, у себя я легла локтями на стол и задумалась. Чувствовалась усталость, слегка кружилась голова, было грустно и немножко смешно. А часа через два мне стукнет восемнадцать лет. У меня уже давно, с детства, было предчувствие, что 17-ый год (т. е. от 17 до 18) будет роковым в моей жизни. Может быть, оно так и есть.

Вот мне уже и восемнадцать лет. По традиции пишу мои желания на этот год. Просматривая прошлогодние и два последние принимаю целиком.

1. Успех в стихах.

2. Успех у мужчин.

Третьего у меня нет. С месяц или полтора тому назад я бы приняла и первое, подставив другое имя. Теперь мне и этого не надо. Сегодня после обеда я стояла над опрокинутым вверх колесами велосипедом и рассматривала проколотую и уже починенную, но неудачно, шину, когда мимо проходил на стирку Чернитенко. Как велосипедист он заинтересовался проколом, швырнул в сторону узел с бельем и с полчаса провозился с починкой. Он работал бодро и весело, а я сидела около него и опять, кажется, болтала вздор. Удивительно трудно совладать с собой в его присутствии. Потом, когда я сидела в своей комнате, ко мне заходил Коля Овчаров, а я с ним пококетничала, и когда он ушел, я легла локтями на стол и задумалась, — вдруг является Вася. Мне было приятно. Мы о чем-то болтали, потом пришла Мамочка, не дулась, ничего, говорила, смеялась. Шина опять сдала, и Вася взялся починить ее. Мы провозились до кофе, потом нужно было идти в город — сдавать велосипед. Пошли зачем-то все вчетвером, я была довольна, что приходил Вася, узнала, что он перед Пасхой был болен (вывихнул на футболе ногу), а теперь дежурит через день — это тоже служит для него как бы оправданием; еще меня радовало и забавляло, что мной начинает увлекаться Коля Овчаров, — настроение было светлое. Около каменоломни шина сдала и дальше пришлось идти пешком. Велосипед я взяла еще на месяц, но только он будет готов завтра: мне обещали переменить камеру, а потом я только вчера заметила, что на переднем колесе у меня не хватает двух спиц. Придется еще завтра идти в город.

А завтра уже начинаются трудовые будни. Насколько шумно и богато впечатлениями было Рождество — настолько бесцветно прошла Пасха.

Не знаю, что и писать. Начала заниматься, но ничего не вышло. Все равно — в пятницу сдаю французский. Больше все равно ничего не выучишь. Сейчас просто хочется спать, больше ничего. День был душный и тяжелый.

Последнее время установились странные отношения с Колей Овчаровым и Мимой. Они ко мне заходили сегодня после уроков, мы говорили о вещах, о которых в XIX веке в этом возрасте не говорили. Правда, не так, как с Колей З<авалишиным>, — не называя. В этом отношении они гораздо старше меня. Мима в своем романе «Записки молодого офицера» описывает такие вещи, которые я и не предполагала, притом так выпукло и подробно — еще почище В. Гофмана, что я прямо удивляюсь. Нет сомнения, что он все это сам видел и испытал. А мне-то что? Ко мне он исключительно почтителен и внимателен, как никто. Он единственный будет моим рыцарем. Коля как-то вовремя нас покинул; в последние дни, когда мы были вдвоем, Мима сказал: «Я совсем ведь не безгрешен». С ним мы бывали откровенны. Он, между прочим, сказал мне такую вещь: «Я не понимаю, для чего брак? Ну, любовь — это все так, а для чего дети и всякая такая вещь? Говорят, что дети — плод любви, а по-моему, тут уж, — после — никакой любви быть не может. По-моему, это что-то животное…» И незаметно для себя у меня появилось к мужчинам какое-то гадливое чувство. Вот говорят, женщина самка, а разве мужчина не самец? По-моему, так женщина чувствует глубже и тоньше, а мужчина циничнее подходит к ней. Были моменты, иногда очень острые, когда я не могла смотреть на женатых мужчин. Было противно думать, что они женились только для того, чтобы по ночам «пользоваться своей женой», которую он после брака приобрел в собственность. Какая гадость! И неужели же все так, и без этого нельзя?

Вместе с температурой воздуха поднимается и настроение. Эти дни было жарко, дул сирокко, и на душе также было горячо, бодро и весело. А сегодня вдруг — ветер и дождь, холодно, и сразу настроение спало. Я утром, как только увидела серое небо, так сразу перевернулась на другой бок и провалялась до полдесятого. Сейчас болит голова и не хочется ничего делать. Завтра экзамен, а я даже и не думаю о нем. После космографии мне как-то все равно. Пойду на 9. Сегодня опрос по механике, а я тоже ничего не делаю. Нет никакого желания.