— Скоро же мы стали москвичами…

Даже московские морозы, которыми меня пугали раньше, оказались «добрыми знакомыми» и не причинили мне никакого вреда. Я не только скоро привыкла и приспособилась к морозу, но полюбила его.

Я ощущала его свежий запах, он оживлял и бодрил меня. Для приезжего знакомство с таким большим городом, как Москва, — это прежде всего знакомство с городским транспортом. Путешествуя по Москве, я испробовала, конечно, все виды ее городского транспорта: и трамвай, и автобус, и троллейбус, и такси.

Но, разумеется, ни один из этих видов передвижения не произвел на меня такого большого и прекрасного впечатления, как наше замечательное, чудесное метро.

Метро, с исключительным комфортом и молниеносной быстротой переносящее из одного конца громадного города в другой, непрерывная лента волшебных самодвижущихся лестниц, в несколько мгновений поднимающих и опускающих толпы пассажиров, это ваше метро — подлинно социалистический вид городского транспорта. Я увлекалась им. Вот мы опускаемся вниз по широкой мраморной лестнице. Я чувствую и холодок полированных мраморных стен, и теплое дыхание подземной глубины, летящее навстречу.

Очутившись в громадном подземном зале, украшенном мраморной колоннадой, с минуту ждем поезда. Вдруг я чувствую щекой упругий, все усиливающийся ветерок, а потом под ногами ритмический стук.

— Что это?

— Идет поезд. Входить нужно быстрее.

Так и делаю. В удобном, просторном вагоне усаживаюсь на мягком кожаном диване. Что-то глухо шумит — это сходятся, автоматически закрываясь, двери вагона.

Поезд мягко трогается с места, плавно и быстро мчит нас вперёд. Мы несемся к центру Москвы…

Мой спутник называет мне остановки, старается дать мне представление о красоте подземных дворцов…

На нашей остановке мы направляемся к движущейся лестнице. Шагах в пяти от нее я уже не чувствую под ногами вибрации от движения.

Мы быстро становимся на ступеньку эскалатора, и он уносит нас наверх. Кладу руку на перила, они, как живые, тоже движутся вверх одновременно с движением эскалатора и как будто дышат… Интересно!

На обратном пути мы опускались в метро также эскалатором. Хорошо различаю разницу между подъемом и спуском. В первый раз при спуске у меня на миг слегка закружилась голова: пол уходил из-под ног. Но я быстро привыкла, и потом на метро спускаться эскалатором мне нравилось больше, чем подниматься…

С каждым днем моего пребывания в Москве я все больше и глубже ощущала мощное биение этого громадного сердца страны.

Меня захватывала широкая волна организованного многообразного движения жизни столицы; зачаровывал калейдоскоп этой многогранной, многокрасочной и многозвучной жизни, смена ярких явлений, фактов, событий, о которых я ежедневно непосредственно узнавала, которые я переживала сама…

Каждый трудовой день социалистической Москвы полон глубокого содержания: здесь — мозг страны, здесь сам начинаешь энергичнее мыслить, глубже переживать…

Я была в культурном центре страны, где собраны сокровища науки, искусства, все проявления человеческого творчества.

Я ходила ежедневно по учреждениям, наркоматам, общественным организациям Москвы и везде встречала приветливый, радушный прием, теплое внимание и заботу.

Самым важным, самым главным для меня центром моих впечатлений и переживаний, конечно, были люди, замечательные люди социалистической Москвы.

Встречи с чудесными, культурными людьми оставили у меня самые светлые, неизгладимые воспоминания.

Побывала я и в родных мне общественных организациях — центральных правлениях всероссийских обществ слепых и глухонемых.

И там личное знакомство с руководителями этих обществ, их теплая товарищеская встреча глубоко и радостно взволновали меня.

Дружеский прием ожидал меня и в редакциях журналов слепых и глухонемых.

Я была счастлива, что, очутившись в Москве, смогла пожать руки всех своих друзей, которых знала до тех пор только по переписке.

В ежедневном живом общении, в блестящем кругу замечательных наших педагогов, организаторов, журналистов, работников науки и искусства я чувствовала, как растут крылья моей души. Жадно захотелось принять самое активное участие в этой кипучей, захватывающей работе, переливающейся всеми цветами радуги, пронизанной творческой радостью…

Разве я могу здесь рассказать в нескольких словах о всех московских встречах, беседах, новых знакомствах?

Я не слышу, но в московские дни в моей душе с особенной силой зазвучала музыка слов, поэзии.

Я не вижу, но в моем сознании сложилось гармонически стройное, многоцветное, сияющее видение прекрасного, свободного города Москвы — творение дивного зодчего. С трудом я расставалась с Москвой…

Все мои мысли, желания, вся моя душа полна Москвой, где я получила творческую зарядку. Немало у нас в Советском Союзе прекрасных, новых, социалистических городов, в которых так же ярко и пышно расцветает новая жизнь.

Но Москва — сердце страны, любимейший город всех трудящихся не только Советского Союза, но и всего мира.

Нельзя не любить горячо Москвы, нельзя не восторгаться ею, нельзя не стремиться к ней…

На всю жизнь сохраню память об этой поездке, об этих чудесных московских днях.

Люди, лишенные слуха и речи, не могут, конечно, наслаждаться чудесной гармонией звуков, не могут, подобно своим слышащим товарищам, доставлять себе удовольствие собственным пением. Тем более, тем сильнее могут они любить доступные им поэзию, ваяние, живопись.

В самом деле, когда человек скован тем или иным физическим недугом, в нем развивается с удвоенной, утроенной силой страсть к чему-нибудь одному, доступному его духовному миру. Людям, лишенным речи и слуха, более всего доступны ваяние и живопись. Но что же остается тем, кто лишен и зрения? Конечно, поэзия и ваяние.

Воспринимая посредством осязания формы и даже тончайшие линии статуи, слепоглухонемой тут же в уме разбирает по частям принятый образ, усваивает его и, наконец, обобщает в одно целое. Конечно, этот образ несколько отличается от зрительного образа, ибо кроме формы и линий слепоглухонемой ощущает особенности материала: холод мрамора, полированную поверхность дерева, шероховатости и т.д. У слепоглухонемого отсутствует представление о цвете осматриваемой руками скульптуры. Речь не о вербальном выражении цвета, а о представлении цвета как такового…

У меня, слепоглухой, особенно развита любовь к литературе скульптуре. Задолго до посещения музеев меня начали знакомить со скульптурой, имевшейся в нашем учреждении. Прекрасные мраморные статуи двух Венер, Медицейской и Милосской, «Отдыхающий Гермес», «Флорентийские борцы» и другие зажгли во мне пламенную любовь к скульптуре. Посредством дактилологии педагоги читали мне «Историю искусств». С какой любовью и вниманием я осматривала наши статуи! Почти каждый вечер, когда я освобождалась от занятий, можно было видеть меня переходящей от одной статуи к другой (это явление можно наблюдать и у других наших воспитанников).

Я люблю обеих Венер, но по-разному: Милосская, нежная, серьезная и скромная, как-то ближе и понятнее; осматривая ее, я невольно становилась и сама серьезнее. Венера. Медицейская заставляла меня улыбаться… Наконец, я сделала первую экскурсию в музей. С особенно теплым чувством осматриваю двух спящих младенцев в кресле. Это скульптура из лучшего, нежнейшего мрамора. Дети — ну, только что не дышат! Если бы их оживить, были бы дети чудесной красоты…

В другом отделении мне показали бюст Бетховена. Впервые мне пришлось осматривать это мужественное, твердое, выразительное лицо. К этому времени я уже успела прочитать биографию гениального композитора. Знала о постигшей его глухоте. В памяти моей проносились отрывки из биографии в то время, когда рука моя лежала на голове Бетховена.

«…Отец Людвига Бетховена поднимается по лестнице в свою бедную квартиру и слышит, как несмелые пальчики Людвига наигрывают на фортепьяно какую-то мелодию».