Я могу ощущать только одни запахи и дрожание посуды, когда в ней что-нибудь кипит. Но спрашивать у зрячих я могла обо всем, а также следить своей рукой за тем, как они чистят картофель, режут лук, как мочат овощи, фрукты, крупу. Я училась по сильным струям пара и дрожанию кастрюльки узнавать, когда кипит вода или молоко; когда же кипит суп или каша, это нетрудно узнать хотя бы по одному запаху. Узнав таким образом, что уже началось кипение, я пробую ложкой или вилкой картофель, капусту, мясо. Конечно, дело тут не обходится без ожогов рук, однако это не мешает мне приготовить себе обед. Когда же мне приходится поджаривать лук, картофель, котлеты, то в таких случаях мне очень помогает обоняние, а если что-нибудь начинает пригорать, я моментально это улавливаю, снимаю сковородку и выключаю электрическую плитку, которой я обычно пользуюсь как наиболее удобной для меня.

Таким образом, житейский опыт, осязание, обоняние да еще вкусовые ощущения дают мне полную возможность приготовить себе пищу в любое время. Конечно, назвать себя первоклассной стряпухой я отнюдь не могу, я и не стремлюсь к этому (кулинарный талант у меня отсутствует!), ибо дорожу каждой минутой для того, чтобы почитать книгу, попечатать на машинке, однако и голодной не бываю.

Шить что-либо, мыть посуду, вытереть пыль, поливать цветы и т.д. — все это так легко делать при помощи осязания, что я даже не замечаю своих собственных движений: делаю все, как говорится, автоматически. Все эти мелочи происходят изо дня вдень всю жизнь у многих из нас с той лишь разницей, что зрячая хозяйка пользуется зрением и слухом, слепая — слухом, осязанием, обонянием, а я — осязанием и обонянием. Всякий физический труд, доступный осязанию, доступен мне. От умственного труда я могу переключиться на физический, но мне необходимо беречь как осязание, так и обоняние, частично заменяющие зрение и слух.

Летом 1932 г. я месяц гостила у своего отца в Херсоне. Анна Андреевна — жена моего отца — была в то время на курорте недалеко от Херсона. Дома были дети и сестра Анны Андреевны, которая приехала к нам из Ленинграда.

Отец мой с утра уходил на службу, приходил к обеду и снова уходил на различные заседания. По выходным дням с курорта Уезжала Анна Андреевна, а иногда мы к ней ездили.

Несмотря на то что народу в семье было много, я все же скучала: никто не мог мне читать, а брайлевские книги, которые я с собой привезла, были перечитаны мною по несколько раз. Я много писала писем; приходя со службы к обеду, отец заставал меня за машинкой. Он говорил мне:

— Что ты так много работаешь? Ты ведь приехала отдыхать.

Я отвечала:

— В Харькове я привыкла много заниматься, и здесь мне скучно без дела.

В один из выходных дней, когда я отдыхала после обеда, ко мне подошла Анна Андреевна и сказала:

— К тебе приехала Надя.

— Какая Надя?

— Твоя двоюродная сестра.

Я встала и сразу же попала в объятия Нади. Надю я знала очень мало. Мы с нею расстались еще в раннем детстве, и у меня о ней сохранилось только смутное воспоминание.

— Олiчка, сестричка моя! Як я рада, що ти приехала… Я про тебе кожний день згадую…

Я немного растерялась, не зная, что отвечать Наде, потом сказала:

— Да ты не плачь. Вот я же не плачу.

Надя опять заплакала и прижала меня к себе… — Олiчка, дивно менi, що ти не бачиш, а очi у тебя вiдкритi…

Я начала расспрашивать у Нади, где она работает. Отец мой когда то говорил мне о ней, что она очень способная и понятливая девушка.

— Я работаю в колгоспi — доглядаю курчат вместе с Надей приехала ее подруга Нюра, которая окончила в Херсоне рабфак. Нюра и Надя предложили мне пойти погулять на бульвар. Я согласилась. На бульваре Надя сказала мне, что хочет пригласить меня к себе в село.

— Я получила вiдпуск на один тиждень i буду весь час з тобою гуляти. Моя мама буде дуже рада, що ты приедеш. Вона про тебе згаду кожний день…

Нюра и Надя необычайно удивлялись всему, что я говорила или спрашивала у них. Их лица поочередно склонялись к моему лицу, словно в моих незрячих глазах они хотели прочитать какую-то тайну. Они меня не только осматривали со всех сторон, а даже ощупывали меня руками, как будто хотели убедиться, не обманывает ли их зрение.

Надя просила меня показать ей дактилологию. Я согласилась, но не очень верила, что она поймет меня. Однако Надя превзошла мои ожидания и через час уже говорила дактилологией. Нюра тоже изъявила желание выучить дактилологию, но овладела ею она не так легко, как Надя. Надя предложила:

— Олiчка, давай пiдемо знiмемось, бо я дуже хочу, щоб твоя карточка була у мене.

Я не люблю фотографироваться, но Наде я не хотела отказать в удовольствии. Я только попросила зайти домой, чтобы переодеться. Мое платье очень понравилось девушкам, особенно Наде.

Поправляя волосы, перед тем как сфотографироваться, я почувствовала, что от Нади сильно запахло пудрой; в то же время рука Нади прикоснулась к моему лицу. Я отказалась пудриться. Это удивило Надю.

— Чого ти не хочеш пудриться?

— Я никогда не пудрюсь.

Мы сели фотографироваться. Надя обняла меня за плечи и склонилась к моему лицу. Не знаю, как я вышла на этой фотографии: я уехала из Херсона раньше, чем Надя получила эту фотографию…

Надя и Нюра ушли ночевать к какой-то их знакомой, но предварительно мы условились, что на следующий день они зайдут за мной часа в 4, так как пароход отходил в 5 часов вечера.

На следующий день, когда я проснулась, Анны Андреевны уже не было. Она уехала на курорт. Я спросила Галину:

— Почему Аня не попрощалась со мной?

— Она пожалела тебя будить и только осторожно тебя поцеловала.

— Удивительно, что я не почувствовала ее поцелуя.

— Ты крепко спала…

Девушки пришли за мною раньше условленного времени, а у нас обед еще не был готов. Галина на скорую руку приготовила мне завтрак, но Надю и Нюру к столу не пригласила. Сама же я их пригласить не могла, так как не знала, чем их угостить. Я кушала и чувствовала, что краснею. Я не доела завтрака и пошла переодеваться в дорогу…

Все прощались со мной очень хорошо.

На крыльце стояла огромная корзина, наполненная какими-то узлами. К ручке корзины было привязано нечто вроде полотенца. Надя легко взвалила себе на плечо эту корзину, а Нюра кроме своих вещей взяла еще мой чемоданчик. Я взяла Надю под руку, и мы вышли на улицу.

Было душно, не хватало воздуха для дыхания, и ноги вяло передвигались по мостовой.

До пристани было далеко. С девушками я почти не говорила, так как помнила, что руки у них заняты вещами. Прошли мы приблизительно пол дороги. Я начала чувствовать, что солнце зашло, а в воздухе появился запах влаги. Сначала я подумала, что мы подходим к реке, и спросила у Нади:

— Река уже видна?

— Нi, ще далеко.

— А що ти хочеш?

— Мне кажется, что солнце зашло.

— Да, солнца нема. На небi велика хмара, i зараз буде дощ. Действительно, словно подтверждая слова Нади, на мои руки и лицо упали крупные холодные дождевые капли, а через несколько минут пошел проливной дождь. Возвращаться домой не было никакого смысла, поэтому нам пришлось спрятаться под навес дома. Надя поставила свою корзину и усадила меня на свои узлы.

Я поинтересовалась:

— У тебя еще не болит спина от этой корзины?

Надя как будто удивилась.

— Чого? Я ще не такi мioшки ношу!

— А я эту корзину и с места не могла бы поднять.

— Ти нiчого не робиш, а я дома все роблю сама…

Я попросила Надю:

— Когда мы приедем к тебе, ты пойдешь со мной в поле?

— Ми кругом пiдемо: i на степ, i на рiчку, i на леваду, — пообещала она.

Разговор у нас как-то не вязался. Мы только изредка обменивались незначительными фразами. Я погрузилась в воспоминания о моей жизни с матерью… Мои мысли прервала Надя: