Помню, я очень увлекалась этой книжечкой — зачитывалась до того, что порой совершенно забывала о том, где я нахожусь.

Когда же кто-нибудь подходил и прикасался ко мне, я вскрикивала, вскакивала со стула, воображая, что ко мне подползла ядовитая змея (когда-то я осматривала чучело гадюки, но для того, чтобы представить себе, например, очковую змею или удава, я мысленно увеличивала размеры гадюки, представляя, что она двигается, тихо подползая ко мне).

Боялась я в эти минуты не только змей, но и лиан… Во второй части книжки описывались большие и маленькие подземные пещеры со сталактитами и сталагмитами.

Вначале мне очень трудно было разобраться, что такое сталактиты и сталагмиты, еще труднее было представить их, но все это было чрезвычайно увлекательно. Для того чтобы представить себе сталактиты и сталагмиты, я представляла то маленькие, то большие ледяные сосульки, мысленно ставя их на землю или «подвешивая» к потолку.

В книге описывались огромные глетчеры — целые подземные дворцы, украшенные сверкающим льдом. И несмотря на то, что слово «сверкающий» для меня чисто абстрактное понятие, в моем представлении оно тождественно чему-то очень красивому.

Почти до самозабвения увлекалась я красивым описанием и собственным представлением сталактитов и сталагмитов. В разгаре чтения (помнится, что я тогда сидела у окна в столовой) я встала со стула и начала руками осматривать окно, простенок между окнами и буфет, воображая, что нахожусь в глетчере и отыскиваю ледяные украшения.

Был чудный майский вечер. Я вышла на крыльцо, чтобы узнать, можно ли выйти с книгой и почитать на воздухе. Было так хорошо, что я немедленно вынесла книгу и уселась читать. В воздухе остро пахло молодой зеленью и вечерней свежестью.

Я читала серьезную книгу, но сосредоточиться на ней не могла: отвлекал насыщенный различными запахами легкий ветерок. Я перестала читать и задумалась. Меня охватило такое состояние, когда хочется что-то припомнить или представить, но еще не знаешь, что именно, и мучительно думаешь: «Что же это такое?» И вот сначала мне стало представляться что-то неопределенное — лишь неясные образы и отдельные слова, над которыми я думала некоторое время. Постепенно стало казаться, что моя рука прикасается к холодной поверхности большого медного колокола, — и вдруг так ясно представился весь этот колокол… Он медленно проплыл перед моим умственным взором, а на его месте появилось раскрытое окно, и у окна молчаливая женщина… «Да что же это такое?.. — недоумевала я. — Ах, да! Александр Блок!»

И мне представилось, что по пустынному полю, где уже мелькают в густой траве полевые цветы, идет одинокий человек. Он уходит все дальше и дальше… Наконец, я вспоминаю отрывок: «Облаков розоватых волокна»…

И только после этого я последовательно представила всю ту картину — без звуков и красок, а лишь в тактильных образах, — которую могут нарисовать следующие стихи Блока:

Вот почему мне представились колокол, раскрытое окно и женщина у окна. А идущего по полю человека я представила потому, что стихи кончаются следующими строками:

Гуляя по улице с подругой и ее матерью, я попросила их зайти со мной в магазин, но когда мы оказались там, я уже забыла название того, что хотела купить, — минут пять стояла и сосредоточенно думала. Сначала мне представилась небольшая твердая пачка, которую я мысленно распечатала и развернула бумагу. Представились маленькие предметы в виде продолговатых, узких и тонких дощечек. Мучительно вертелось в памяти слово, я ясно как будто ощупывала пальцами буквы, из которых оно состоит, знала даже, что это слово состоит из пяти букв, но вспомнить его мне мешали эти тоненькие дощечки. А между тем подруга несколько раз спрашивала, что же мне купить.

— Подожди, подожди, я сейчас это слово вспомню… вот оно вертится!

— Что это с тобой? Что у тебя там вертится?

— Вот сейчас… Ну, как же это? Ах! Вспомнила! Вафли!

Вспомнила же я потому, что мне представилась прежде всего буква «ф», затем слог «фли» и, наконец, все слово «вафли».

Такие случаи, когда я забываю название предмета или заглавие какой-либо книги, нередки. Когда я стараюсь вспомнить название предметов, то сначала мне представляется ряд смешанных предметов, — сразу нескольких предметов, затем из их числа выступают контуры одного неопределенного предмета, наконец, я мысленно осязаю целый предмет и тогда уже припоминаю его название. Если же я забываю название какой-либо книги, мне вспоминаются или отдельные эпизоды из этой книги, или фамилии героев, или какая-нибудь одна, особенно поразившая меня фраза.

Так, например, однажды я хотела вспомнить название произведения Салтыкова-Щедрина «Господа Головлевы». Сначала мне представилась рыба, потом отвратительный Иудушка, его несчастные племянницы-актрисы, еще несколько эпизодов из этой книги, и я, наконец, вспомнила ее название.

Когда мне читали по азбуке глухонемых «зрячую» книгу «Всадник без головы», то рассказали картинку из этой книги.

Спустя некоторое время я хотела вспомнить название этого произведения, но сначала мне представилось содержание картинки: по степи идет лошадь, а на ней верхом сидит человек без головы.

Было это 22 июля. Когда М. Н. потянула за сигнальную веревочку, я узнала ее и, не спеша, пошла открывать дверь, представляя при этом, что вот она войдет, мы молча пожмем друг другу руки и только через несколько секунд заговорим — так обычно бывало. Но на этот раз, войдя в комнату, М. Н. не только пожала мне руку, но и поцеловала меня.

— Будьте здоровы и счастливы! — сказала она. Я немного растерялась.

— Что случилось? Может быть, у вас дома произошло что-нибудь хорошее?

— Нет, ничего не произошло.

— Но в чем же дело?

Мы сели на тахту, и М. Н. вручила мне сверток. Я развернула его, в бумаге оказалась большая пудреница, на крышечке которой была какая-то фигурка. Все это еще больше озадачило меня.

— Да скажите же, в чем дело! Я ничего не понимаю.

— Как не понимаете? — в свою очередь удивилась М. Н.

— Не понимаю, и все.

— Сегодня ваш день рождения.

— Почему вы думаете, что именно сегодня?

— Вы сами говорили, что 22 июля.

— Я этого не могла сказать, ибо никогда не праздновала 22 июля. Вы, вероятно, нарочно «ошиблись», чтобы поскорее показать мне эту фигурку… Что это на крышечке?

М. Н. объяснила мне. Но когда она говорила, что на крышечке изображен настоящий белый медведь, мне показалось — настоящий белый лебедь. Я долго осматривала фигурку, и хотя никогда не видела ни живого лебедя, ни его чучела, однако заметила, что у этой фигурки нет ничего лебединого: шея короткая, тогда как я знаю, что у лебедей длинная шея, не такая голова, не такое туловище. В течение дня я несколько раз осматривала фигурку, стараясь отыскать в ней хоть малейшее сходство с лебедем. Ничего не найдя, я решила, что это просто карикатура на лебедя или же очень неудачно сделанное изображение. Не могла я успокоиться даже ночью — встала и снова принялась осматривать фигурку.

Я обнаружила, что у фигурки туловище животного, шея короткая, мордочка продолговатая и самое главное — четыре лапки, а ведь у лебедя их только две. Я начала представлять различных животных, и это помогло мне догадаться, что я неправильно прочитала слово «медведь», я все время читала его как «лебедь».