— Что вы выдумываете, никто не купается даже из мужчин, куда же вам купаться!

— Я далеко не пойду, только разденусь и пойду немного дальше.

— Нельзя, дежурный матрос не разрешает.

— Это его обязанность не разрешать, а я хочу в полной мере ощутить и представить бушующее море.

— Вы уже достаточно получили всяких впечатлений, хватит с вас! — рассердилась М. Н.

— Но в этом году я не видела бушующего моря и хочу его почувствовать всем телом.

Мы долго еще спорили, наконец М. Н. безнадежно махнула рукой, добавив к этому, что я сошла с ума…

Я спокойно сняла платье и пошла навстречу набегающим волнам. Первая же волна сшибла меня с ног, но мне удалось схватиться за большой и, по-видимому, глубоко и крепко лежавший в земле камень. Потом я уже все время держалась за него. Нельзя было ни стоять, ни даже сидеть, потому что волны перекатывались через голову и я могла бы захлебнуться. Я легла на живот, крепко обхватила камень, прижалась к нему лицом и плотно закрыла глаза и губы. Волны с большой силой и шумом, который я воспринимала всем телом, перекатывались через меня, далеко заливая берег, а потом снова отступали в море, и я чувствовала, как по моему телу скользил песок и мелкие камни. Мне очень трудно было держаться за камень. Не раз мне казалось, что я напрягаю последние силы и вот эта волна, когда будет уходить назад, непременно смоет меня вместе с камнем и унесет в море.

Мне становилось жутко и в то же время по особенному приятно от того, что я так упорно не поддавалась волнам.

Пора было оторваться от камня и выйти на берег, но сделать это было гораздо труднее, чем лечь и держаться за камень: ведь меня могла сбить с ног волна и я не имела бы возможности удержаться за что-нибудь.

Мне стало казаться, что я попала в почти безвыходное положение. Я уже сильно озябла, вволю наглоталась соленой воды, сильно болело все тело, потому что меня бросало из стороны в сторону, да и камни вместе с волнами непрерывно попадали в меня. Что делать? Я выждала, когда волна отхлынула назад, и, быстро вскочив на ноги, побежала на берег. Навстречу мне бросилась М. Н. Она, бедняжка, все время стояла у самой воды, ее тоже заливали волны, но она не знала, что ей делать со мной, как вызвать меня на берег. Я сильно продрогла и спешила поскорее одеться, но платье было совсем мокрое и нисколько не согрело меня.

— Теперь вы довольны?

— спросила М. Н.

— О да! Мне кажется, что я повидалась с самым дорогим и близким мне другом.

— В другой раз я вас больше не пущу на свидание с таким другом.

Мы пошли в санаторий. Я была счастлива! Пусть себе немножко посердится М. Н., зато я была не только довольна, но лучше, чем раньше, представляла море.

Конечно, я не утверждаю, что представляю море — вернее, его величину — таким, какое оно в действительности; проверить это я никак не могу. Но благодаря описанному эксперименту мне стали яснее и понятнее некоторые метафорические понятия и словесные образы в описании природы и людей. Например, говорят: «Грозное море». Я могла сколько угодно пользоваться словами «грозное», «грозный», правильно их применять как прилагательные, потому что, зная речь, я пользуюсь тем же языком, что и зрячие, однако же что, собственно, значит — «грозное», «гневное» и т.д.?

Конечно, под всеми этими определениями я подразумевала что-то неприятное, волнующее, пугающее. Но подразумевать и неясно представлять без ощущений, без впечатлений — это одна сторона дела, а непосредственно ощутить, пережить, получить впечатление и затем надолго сохранить все это в памяти — это нечто другое: это реальное, конкретное и жизненно действенное.

Я никогда не думала, не думаю даже в тех случаях, когда не могу посредством своих органов чувств воспринять что-либо материальное, как, например, огни вдали, свет луны, играющую где-то . музыку, высоко летящий самолет и т.д., что то, чего я не воспринимаю, реально не существует. Нет, я всегда помню, что материальный мир существует вне меня и независимо от моего «я».

Безусловно, я не могу знать все и обо всем, но это же не значит, что все то, чего я не знаю, не существует в действительности. Если я не ощущаю огней вдали, цвета материи, блеска молнии и так далее, я не имею оснований отрицать их существование.

Я не скажу, что ощущаю особенное тождество, ибо это звучало бы идеалистическим абсурдом, но знаю, что есть тождество ощущений, тождество чувств у одного и у другого человека.

И я твердо помню то, о чем писал В. И. Ленин в своей замечательной книге «Материализм и эмпириокритицизм»:

«…Материя, действуя на наши органы чувств, производит ощущение. Ощущение зависит от мозга, нервов, сетчатки и т.д., т.е. от определенным образом организованной материи. Существование материи не зависит от ощущения. Материя есть первичное. Ощущение, мысль, сознание есть высший продукт особым образом организованной материи. Таковы взгляды материализма вообще и Маркса — Энгельса в частности».

Итак, воспринятое мною бушующее море как бы олицетворяло какого-то великана в момент бурного проявления эмоций: гнева, бешенства, беспощадного ожесточения, безрассудной непреклонности, упрямства и многих других сильных чувств. Ведь никогда же мне не случалось осматривать руками разгневанного, взбешенного человека, мечущего «громы и молнии».

Окрестности вблизи санатория были обычны — лес и горы, ничего достопримечательного или хотя бы сколько-нибудь любопытного для меня. Только недалеко был большой мост через расщелину между горами. Назывался он «Мостом коварства и любви».

Однажды мы с М. Н. и несколькими девушками ходили посмотреть этот мост. М. Н. вкратце рассказала мне легенду, которую поведали ей местные жители: на мосту одно время часто встречалась пара влюбленных. Как часто бывает в таких случаях, счастье этой пары было кем-то разрушено, и страстно влюбленная девушка бросилась с моста в глубокую пропасть и разбилась…

Сначала я с М. Н. прошла по середине моста, но это не произвело на меня никакого впечатления. Тогда М. Н. подвела меня к невысокому барьерчику, ограждавшему обе стороны моста, и я от одного конца до другого обошла мост.

М. Н. говорила, что пропасть очень глубокая и можно разбиться насмерть, если бросишься туда (она даже придерживала меня, опасаясь, чтобы я случайно не оступилась, ибо в некоторых местах мост был поврежден). Но у меня не возникало ни малейшего представления о глубине и мрачном виде пропасти. Зато я вспомнила пьесу Шиллера «Коварство и любовь», и мне так ясно, словно это происходило когда-нибудь в моей личной жизни, представились Луиза и Фердинанд, особенно милая, нежная, любящая Луиза, такая слабая и хрупкая, как маленькая птичка, подбитая неосторожно брошенным камнем.

И сознаюсь, я немножко расстроилась: не потому, что обошла этот мост с таким трагическим названием, а потому, что меня преследовал образ Луизы. Чудились мне ее тонкие, нежные, постепенно холодеющие руки…

Из санатория мы уезжали вечером. Ехали на станцию той же горной дорогой, но солнце уже зашло, наступила ночь, и запахи ночи отличались от запахов дня. Я ощущала только сырость и пронизывающую прохладу, отчего мне казалось, что я ощущаю темноту.

Я поддалась грустному настроению, не испытывая того восторженного состояния, с которым ехала в санаторий этой же дорогой. Цветы больше не благоухали (наверное, они отцвели), мне было чего-то досадно, чего-то жаль и не хотелось ничего воспринимать… не о чем было думать, а главное — меня ничто не волновало.

В прошлом году я отдыхала на даче за Голицыном — в некогда бывшем имени князей Голицыных. Мне сообщили, что Пушкин гостил у Голицыных и гулял в этих живописных местах. Дача, где я отдыхала, — Горловка — чудесный уголок природы. Существует легенда, что когда-то там была небольшая река (или пруд), на которой стояла мельница. Сюда Пушкин ходил будто бы писать свою «Русалку». Так ли это, не знаю, но когда я жила на даче, мне очень хотелось, чтобы это было именно так.