— Вы спите? Скажите, очень ли темно?

Она дремала, отвечая что-то непонятное. Я оставила ее в покое. Хотелось уснуть покрепче, становилось все холоднее и холоднее.

Я несколько раз внезапно просыпалась, осматривала себя и М. Н., чтобы убедиться, не промокли ли мы; так устойчиво было мое представление о холодном море.

Сейчас я уже не помню, сколько времени я спала и когда проснулась: раньше или в тот момент, когда машина остановилась возле дома, где помещался лагерь. Но хорошо помню, как М. Н. сказала, что мы уже приехали, и я этому очень обрадовалась. Кто-то помог мне выйти из машины. Я ужасно замерзла, и снова мне показалось, что мы приехали вовсе не в пионерский лагерь, а потерпели кораблекрушение и теперь выходим на берег необитаемого острова. Это представление усугубилось еще и тем, что по запаху я ощущала близость реки или пруда здесь, в лесу. Ах эта холодная, враждебно-плещущая на берег вода! Зачем она нужна? Я озябла, устала, хочу в сухую, теплую постель, а вместо всего этого ощущаю запах сырости и думаю, что где-то близко за деревьями прячется Пруд. Должно быть, мы въехали в липовую аллею или она была рядом, потому что я ощущала сильный аромат цветущей липы. Чтобы не думать больше о море, я начала представлять большие старые липы, покрытые маленькими и благоухающими кистями мелких цветочков, но из моих усилий ничего не вышло: я не могла отогнать от себя навязчивый образ пруда. Он, как злой дух, невидимо, но ощутимо находился рядом со мной. Он, как мой недруг, издевался надо мной, дразнил и пугал. Я никогда раньше не была в большом лесу; мне чудилось, что в холодном мраке прячутся на ветвях деревьев, как в старинных сказках или снах, всякие маленькие зверьки, гномы, русалки и назойливо шепчут: «Достань нас, потрогай нас…» Даже сладкий аромат липы не смягчал это ощущение чего-то жуткого, замораживающего кровь… Хотелось скорее в комнату — в тепло и уют — и чтобы со мной была М. Н.: все-таки она видит и слышит, может убежать и меня увести от пруда, от леса и от всех его ночных страхов…

Нас временно поместили в спальне старших девочек. Был седьмой час утра, когда я проснулась. В раскрытые окна вливалась чудесная утренняя свежесть и пьянящие, зовущие на волю запахи зелени, влажной земли и цветущей липы. От вчерашних страхов не осталось и следа. Теперь, наоборот, ощущая запахи, солнечные лучи, падающие прямо на мою постель, я представила себе, как, должно быть, хорошо на дворе. Мне хотелось скорее выйти из дому, но девочки уже проснулись и спешили подойти ко мне, чтобы познакомиться. Рядом со мной на своей постели лежала М. Н. Она тоже проснулась, и мы весело приветствовали друг друга, со смехом вспоминая вчерашнее путешествие и мою боязнь промокнуть в море… Дежурные пионервожатые и девочки окружили нас.

Я завязала с ребятами беседу об их отдыхе, о развлечениях и книгах, стремясь по их ответам уяснить себе уровень их умственного развития и знания речи. По характерным движениям рук, по быстроте или медлительности ответов я старалась представить каждую девочку. Одни казались бойчее и развитее, другие были очень застенчивы, менее развиты, менее начитанны. Когда девочки ушли на подъем флага, мы с М. Н. тоже встали. Пока она убирала постели и доставала туалетные принадлежности, я, по обыкновению, попыталась уяснить себе величину спальни, как в ней расставлены кровати, сколько окон, с какой стороны находится дверь. Но для того чтобы все это ясно представить, необходимо было обойти комнату, все осмотреть и тогда уже иметь представление не только приблизительное, а совершенно определенное о каждом уголке и предмете комнаты. Я так и сделала: для начала изучила только одну комнату, но решила изучить весь дом. Захватив необходимые вещи, мы пошли во двор. По дороге я просила М. Н. показывать мне другие комнаты и ширину лестницы, по которой мы спускались вниз. Ступеньки я сама посчитала: так я всегда делаю, когда бываю в незнакомом помещении. Я объяснила М. Н, как важно для меня изучать незнакомую обстановку, и она старалась ознакомить меня со всем окружающим. Сначала в моем уме, в памяти получилось сплошное нагромождение от всех этих незнакомых комнат, предметов, сотрудников, ребят. Все сливалось и путалось, получался какой-то сумбур, но я знала, что через некоторое время, когда я привыкну ко всему этому и еще побываю несколько раз в новых местах, каждая комната будет представляться мне совершенно отдельно, по запахам, по ее длине и ширине. Я буду отличать комнаты одну от другой. Кстати, когда мне вообще приходится впервые проходить по незнакомым комнатам, я, конечно, не считаю свои шаги, но в то же время, имея представление о времени и пространстве, я невольно, почти неуловимо для самой себя слежу за тем, скоро или медленно я прошла ту или иную комнату. Таким образом, все мое тело привыкает к тому расстоянию, которое отделяет меня от каждого предмета.

Это крайне помогает мне свободно ориентироваться в знакомой обстановке.

Едва мы вышли во двор, я всем своим телом, ощутила приятную утреннюю жгучесть солнца, заливавшего все вокруг целыми каскадами лучей. Как морскими волнами, меня обливало целое течение свежего да такого чистого, бодрящего воздуха. Было непередаваемо хорошо! Мне снова представилось, что я погружаюсь в воздушный океан, но только он был совсем не таким, каким представлялся мне ночью. Солнечный свет и тепло все изменили. Теперь мне даже казалось, что я вижу свет, потому что ощущала горячее прикосновение лучей к своему телу. Мне представилось, что сегодня утром все вокруг непременно ликует и поет. Мне самой хотелось бегать, петь, веселиться.

В памяти назойливо повторялись стихи Языкова:

— Как чудесно, как бодро я себя чувствую сейчас! Вы только подумайте, Мария Николаевна, что за утро, какая чистота воздуха! Мне чудится, что вокруг нас разливается брызжущая радость, сверкающая всеми оттенками радуги; хотя я никогда радуги не видела, но она мне сейчас такой представляется: красивой, весёлой, как это утро…

— Вот вы все видите, слышите, а я чувствую и представляю по-своему, — говорила я, обращаясь к М. Н. — Скажите мне, испытываете ли вы такое же наслаждение, как я?

— Да, да! Я тоже наслаждаюсь и радуюсь тому, что вижу вокруг себя. Все зеленеет и сверкает на солнце, а птички так хорошо поют.

— Поют? Я не представляю, как они поют, но если бы можно было поймать птичку и приложить палец к ее горлышку, когда она щебечет, я бы ощутила вибрации, в кончиках моих пальцев осталось бы это ощущение и я бы думала, что тоже слышу, как птички поют…

Так, разговаривая, мы спускались к пруду по узенькой тропинке, змейкой извивавшейся между кустами и высокой травой. Я думала, что вода теплая, ласковая, как это утро, и смело вошла в пруд. Но вода оказалась холодной и плескала на песок не особенно ласково.

Я вскрикнула, засмеялась и выбежала на берег.

— Ай, ай, Мария Николаевна!

— Что такое?

— Мне казалось, что этот пруд очень маленький и с теплой водой, а она такая холодная.

— Еще рано, а пруд большой и, наверное, глубокий. Кругом деревья, много тени. Представляете себе эту картину?

— Нет, не совсем. Вот если бы вы поводили меня по берегу, показали деревья, если бы я могла сама проверить глубину, тогда бы лучше представила все это почти так же, как и вы, только без света, без окраски, а тень я ощущаю…

— Далеко в воду заходить нельзя, глубоко. Многие деревья растут прямо в воде, но что можно будет показать, я вам все покажу.

Рядом с лагерем находилось село Рай-Семеновское. В лагере для нас не нашлось отдельной комнаты, мы решили нанять себе уголок у кого-нибудь из колхозников. Но дня два или три мы еще прожили в лагере. Помню одну неприятную, дождливую ночь. М. Н. легла спать на кухне, а меня пригласила в свою комнату врач. В этот вечер я чувствовала себя очень утомленной, не было желания ни разговаривать, ни двигаться. Но в комнате врача мне все же захотелось на всякий случай ознакомиться с обстановкой и расположением комнаты, однако я постеснялась. М. Н. только показала мне те предметы, которые находились ближе к кровати, чтобы я не ушиблась или не свалила чего-нибудь. Показала также стол, на котором оставила для меня воду. Я легла спать. В комнате было прохладно, пахло сыростью.