— Ладно, ладно, — пробормотал Мадж, выставляя перед собой обе лапы. — Нельзя ли полегче, ваше чудодейство? И че вы так пыжитесь? Конечно, клянусь.

Алая дымка растаяла, глаза Клотагорба обрели прежний цвет. Удовлетворенный волшебник уселся поудобнее — его стул был чуть-чуть повыше, чем у остальных, что объяснялось заботливостью хозяев и особенностями черепашьего сложения, — подобрал вилку и воткнул ее в кучу речных водорослей, что лежали перед ним на тарелке.

— Отлично. Я принимаю твою клятву и беру тебя с собой. Надеюсь, ты отдаешь себе отчет, сколь ужасными будут последствия, если тебе вдруг вздумается нарушить слово?

— А то, — буркнул Мадж. Вид у выдра был такой, словно ему глубоко плевать на угрозы волшебника. — Скока шума из-за ерунды! — Он совсем уже собрался было вновь приняться за рыбу, но тут к нему наклонился Джон-Том.

— Клотагорб впервые на моей памяти заставил тебя в чем-то поклясться.

— И что с того, приятель?

— Только то, что теперь ты не сможешь прятаться в кусты при первом же удобном случае. Тебе придется или держать слово, или сразу умереть, чтобы не связываться с разгневанным Клота-горбом.

— Слушай, паренек, не учи ученого, — выдр вонзил зубы в рыбину.

— Мадж, да что с тобой? — удивился Джон-Том. — Когда ты успел перемениться?

— С чего ты взял, что я переменился, приятель? Думаешь, я испугался этого старого хрыча? Еще не хватало! Просто я соображаю, что к чему, да пережил, между прочим, парочку ваших пертурбаций. Его толстозадость верно подметил: чем ближе к нему, тем безопаснее.

— Здесь я с тобой согласен, — сказал Джон-Том. — Хорошо, что ты идешь с нами. Кто знает, что нам предстоит...

— Чего? — встрепенулся Мадж, не донеся до рта очередной кусок. — О чем ты там болтаешь, кореш? Я так понимаю, его чу-домудрие освободит пертурбатор, или как он называется, а потом все по домам, верно?

— Может, да, а может, и нет. Рано или поздно мы столкнемся с тем, кто затеял все это, и предугадать, как он поступит, сейчас невозможно. Освобождение пертурбатора означает спасение мира, однако нам от того не будет ни тепло, ни холодно. Трудно сказать, как все повернется. По-моему, тот, кто поймал пертурбатор, не обрадуется нашему вмешательству в его дела.

— Ясненько. — Выдр положил кусок обратно на тарелку и привстал из-за стола. — Пожалуй, с меня хватит. Мы не договаривались насчет какого-то там психопата, который сидит на вашем прегорбаторе..

— А как же клятва, Мадж? — напомнил Джон-Том, кладя руку на плечо другу.

— Клятва? Разве я клялся торчать за столом, пока не лопну с натуги? Ладно, извиняйте и все такое прочее.

Мадж отпихнул стул и устремился в мужскую комнату.

— Что стряслось с водяной крысой? — справился Сорбл, который расположился на насесте близ овального стола; он ухватил клювом жареную ящерицу, стащил ее с вертела, каковой был воткнут в насест, проглотил и довольно причмокнул. — Никак переел?

— Что-то я не припомню, чтобы за Маджем такое водилось, — отозвался Джон-Том. — Он, верно, наконец-то понял, во что ввязался, и поперхнулся собственной клятвой.

— Бывает, — философски заметил Сорбл. — Немногие из нас способны предвидеть последствия тех или иных поступков. Взять, к примеру, меня. О чем я думал, когда записывался в ученики к Клотагорбу?

— Что? — переспросил чародей, окинув филина суровым взглядом. — Что ты сказал, Сорбл?

— Я сказал, хозяин, что мы все должны равняться на Джон-Тома, который подает нам пример своими песнями. — Филин вежливо рыгнул и улыбнулся, чтобы сгладить впечатление.

Постели оказались восхитительно мягкими, не менее роскошными, нежели угощение за праздничным столом, и путники впервые за несколько недель выспались от души. Как обычно, Клотагорб поднялся прежде всех; Джон-Том, проснувшись, увидел, что волшебник делает какие-то заметки в записной книжке. Спустившись к завтраку, четверка столкнулась с Соренсетом. Вид у того был весьма изнуренный.

— Дела, — объяснил лис в ответ на сочувственные расспросы путешественников. — Некоторые горожане до сих пор страдают от "воздействия на них, как вы ее называете, пертурбации, а другие — их тоже немало — мучаются с похмелья. У меня есть для вас хорошие новости. Когда позавтракаете, мы с вами прогуляемся до конюшни.

— Вы нашли добровольца? — справился Клотагорб. Соренсет утвердительно кивнул. — Отлично. Судьба к нам благосклонна.

— Правда... — начал было лис, смущенно отводя взгляд.

— Что? Говорите прямо, нашли вы кого-нибудь, кто повезет наши вещи, или нет?

— Нашел, нашел. Боюсь только, что сей доброволец придется вам не по вкусу. Во-первых, это не он, а она, во-вторых, характер у нее бунтарский и она способна разорвать договор, как только решит, что ее что-либо не устраивает.

— Она? — пробормотал Клотагорб. — Подумаешь, эка невидаль! Лишь бы у нее была крепкая спина и неутомимые ноги. Что касается предполагаемого столкновения характеров, тут беспокоиться нечего. Со мной ужиться проще простого, ибо я отличаюсь весьма добродушным нравом. — С дальнего конца стола донесся некий непонятный звук. Волшебник пристально посмотрел на своего ученика. — Тебе попалось что-то неудобоваримое, Сорбл?

— Кха!.. Нет, учитель, — выдавил филин, прижимая к физиономии салфетку, то ли чтобы вытереть клюв, то ли чтобы скрыть усмешку.

— Я рад, что с тобой все в порядке. Итак, мы отправляемся на встречу с вашей, мой друг, протеже. Времени терять некогда.

— Эй, начальник, — запротестовал Мадж, — а как же завтрак?

Джон-Том поднялся и отодвинул от стола стул, на котором разместился выдр.

— Идем, Мадж. Ты же слышал: времени у нас в обрез. Между прочим, глядя, как ты обжираешься, можно вообразить, что тебя не меньше суток морили голодом.

— Приятель, по-твоему, я вчера наелся? — Выдр провел лапой по усам. — Да что там было есть? Одна жалкая рыбешка, и ту мне не дали обглодать как следует.

— Жалкая? Она была ростом почти с тебя. Ну, идем.

— Ладно, сочтемся, — буркнул Мадж и соскочил со стула. — Однажды я устрою тебе такую же подлянку. — Он перекинул через плечо лук и колчан со стрелами; Джон-Том подобрал дуару и свой посох, вырезанный из древесины таранного дерева. Вдвоем они направились вслед за Клотагорбом и Соренсетом, которые вышли на улицу, где их, паря над мостовой, поджидал Сорбл.

Лис провел путешественников через центральную площадь, сверкающую всеми цветами радуги, через деловой квартал, где кипела с утра пораньше жизнь; какое-то время спустя они очутились в промышленном районе Оспенспри. Мадж всю дорогу жаловался и угомонился лишь тогда, когда компания достигла конюшен. К тем вели многочисленные аллеи, по которым сновали фургоны со снедью и повозки с уборщиками. Соренсет сообщил, что конюшни принадлежат почтенному семейству тяжеловозов, один из представителей которого заседает в Магистрате. Просторные стойла размерами в три раза больше обычных предназначались для супружеских пар, а те, что поменьше, для холостяков. Во главе каждого ряда стойл располагалось помещение, в котором оформлялись заказы и происходил найм рабочей силы. Эту работу выполняли, естественно, уже не лошади, ибо если, скажем, першерон может перевозить грузы хоть весь день напролет, заполнение отчетности ему не под силу. Попробуйте-ка сами написать что-нибудь копытом! Поэтому за канцелярию отвечали капуцины, бабуины и прочие расторопные создания.

Ведомые Соренсетом путники миновали те стойла, что поражали роскошью убранства, и приблизились к последнему ряду, который состоял из менее шикарных, однако столь же безупречно чистых апартаментов, выходивших на крохотную речушку. Тут, как правило, селились вольнонаемные, то есть те, кто предпочитал трудиться в одиночку, а потому неудивительно, что в кормушках сено встречалось гораздо чаще, нежели овес или люцерна. Завернув за угол, путешественники оказались на улице, вернее, на аллее, обсаженной тутовыми деревьями. В конце аллеи находилось стойло с покосившейся входной дверью. Слева от двери висел громадный почтовый ящик, сконструированный таким образом, что корреспонденцию из него можно было доставать как руками, так и пастью. Над ящиком виднелась медная табличка, на которой была выгравирована изящная надпись: «Дормас».